— Значит, те, кого мы ожидаем, уже где-то недалеко, — рассуждает Байрачный, — если эти до нас добрались. — Резко махнул рукой над высоким чертополохом, что маячил одиноко на краю придорожной полосы. — На, понюхай, — подсовывает к моему носу на ладони темнеющую маковку — цветок чертополоха.
— И не уколол? — интересуюсь.
— Нет. Я даже загадал: если сорву одним махом и не уколюсь, то удастся осуществить свой замысел…
— Какой же это замысел, если не секрет?
Байрачный метнул на меня взгляд:
— Выхвачу из клетки орлицу! Неужели не догадался?
— Нет, — признаюсь. — Я, грешным делом, подумал: победим ли в предстоящем бою врага?..
— Чудак! Тут и гадать нечего… Ведь драпают они, а не мы, так пусть они и загадывают…
— Если говорить в общем, то ваша правда. А здесь — вот двинется на нас та туча с «тиграми» и «фердинандами», тогда, как у нас говорят, бабка надвое гадала.
— Брось ерунду пороть, — повысил голос Байрачный. — Я не люблю нытиков!..
«Тю!.. И чего он завелся? — думаю о ротном. — Наверное, и сам нервничает, только не хочет показать. Вот и не сидится ему на месте, ищет собеседника, чтобы хоть немного отвести душу… Не полегчало, так стал орать… Чудак».
Настроение испорчено. Ложись или не ложись — все равно не уснешь. Да и времени маловато. Уже скоро нужно поднимать свою смену, а тех, которые дежурят, уложить отдыхать. В траншее, около пулеметного гнезда, стоит целая группа. Комсорг Евгений Спивак, Вадим Орлов, Николай Губа — после гибели Пахуцкого он стал пулеметчиком, — его второй номер Василий Кумпан — из коломыйского пополнения, Володя Червяков и еще несколько автоматчиков. Спивак, видно, рассказывает им о событиях на фронтах, об успехах 1-го Украинского. Об этом я догадываюсь, уловив краешком уха: «…по приказу маршала Конева… Ну, а от Львова один прыжок — и мы уже на государственной границе… Вот так, друзья…» Приблизившись к группе, дергаю задумавшегося Орлова за рукав:
— Вадим, иди спать, пока тихо.
— А ты? — с легким удивлением посматривает на меня.
— Я в другой раз отосплюсь, а сейчас что-то не хочется…
Вадим кладет широкую крепкую ладонь на мое плечо, другой опирается на бровку окопа и, взмахнув ногами, как спортсмен на брусьях, вылетает из траншеи.
— Нашел надежную опору — командирское плечо, — замечает Володя Червяков ему вдогонку.
— Надежная опора во всяком деле — это, брат, залог успеха, — медленно изрекает Губа, и мы, притихнув, ожидаем, что в подтверждение этого он добавит какую-нибудь историю. И не ошибаемся.
— Когда-то наш класс — тогда говорили группа, — уточняет Губа, — повезли на санях с грядками — чтобы мы не повыпадали — в районный центр на экскурсию. Больше всего запомнилась мне двухэтажная школа, в которой был высокий спортивный зал, хорошо оборудованный. Мы зачарованно смотрели, как на кольцах и брусьях ловко управлялись мальчишки и девчонки. Даже самому хотелось что-нибудь такое устроить. Но в нашей школе, которая размещалась в доме раскулаченного дядьки Торгало, конечно, никакого спортзала не было. Да и на дворе зимой ничего похожего на брусья или кольца не устроишь. Надумал я сделать сначала такие брусья дома. Как раз никого не было — пошли все куда-то в гости: был святой вечер, кутья. Взял я два ухвата с крепкими, хорошо отшлифованными ручками, положил их одним концом на стол, а другим — рогачами — на выпуклую крышку сундука. Положил параллельно, на ширину плеч.
— Плеч воробья! — кашлянул, скрывая смех, Червяков.
— Не мешай, — подтолкнул его Кумпан.
— …Я уже говорил, что была как раз кутья, — ведет дальше Губа. — На праздничном столе обливная макитра с узваром, горшок с кутьей, большая глиняная миска с холодцом… Мать наготовила всякой всячины. Между сундуком и столом — больше метра, так что ручки ухвата опираются о край стола.
— Не тяни ты, Коля, резину, — подает голос Евгений Спивак. — Немного быстрее…
— А я быстрее не умею, — невозмутимо отвечает Губа. — Стал я между тех параллельных «брусьев» лицом к сундуку, положил на них руки вдоль и, как тот паренек в спортзале, сильным рывком выбросил ноги вперед… Земля подо мной качнулась, и что-то тяжелое и холодное стукнуло по затылку… Наверное, я потерял сознание, потому что когда пришел в себя, то уже светало… Очнулся, а возле меня гора черепков вперемешку с кутьей, холодцом и грушками из узвара… Вся одежда на мне липкая, будто вымазан медом.
— Благодари бога, что твой котелок оказался крепче, чем макитра, — не дает Николаю досказать Червяков. — А то не было бы в нашей бригаде славного воина Губы…