Пленный так явно гордился своим соотечественником, что уже не казался запуганным. Даже положил ногу на ногу.
— Я бы этого твоего Рихарда, со всеми его дубовыми листьями… — потемнев и едва сдерживаясь, негромко сказал Иноземцев. — На дубе повесил! Причем за яйца. Ферштейн?.. Так и переведи, не отклоняясь от текста.
Но немец и без того смолк и посерел от страха, пугливо оглядываясь на переводчика.
— Уведи его, пока не пришиб! — едва сдерживался Иноземцев. — И вернись, будет разговор.
Костя вернулся, а Иноземцев все ходил, постепенно успокаиваясь, по кабинету и наконец обратился к Косте:
— Так, теперь рассказывай о своих подвигах.
— Вы о чем? — недоуменно спросил Костя. — А… Ну мы с Лидой решили пожениться, скоро сыграем свадьбу… Вас тоже приглашаем.
Майор ответил не сразу, помотал головой:
— Костя, пойми, скоро здесь совсем другая свадьба начнется… — Иноземцев подошел к окну и увидел там проходившую мимо Катю. — Собачья свадьба, и очень кровавая… А ты, Костя, накануне наступления, считай, вывел из строя нашу лучшую, самую опытную связистку!
Костя молчал, тонкий юношеский румянец расползался по его щекам.
— Ладно, что сделано, то сделано… Приберегу это для свадебного тоста. Не под трибунал же тебя. А сейчас, будь добр, сопроводи этого бухгалтера в штаб дивизии со всеми протоколами и бумагами. Там они сейчас изучают их моральный дух, с чего вдруг он упал… Раньше надо было изучать, в сорок первом, когда мы от них драпали! Словом, через час туда пойдет наша машина. Будь готов… Да и купи там в городке невесте подарок, что ли… Не с пустыми же руками. Деньги хоть есть? Могу одолжить… Бери-бери! Это приказ, понял?
Иноземцев чуть не силой заставил Горелова взять деньги.
5
Иван Безухов спустился в землянку своего взвода разведроты, и отсыпавшиеся там после ночного поиска бывалые сержанты стали по одному просыпаться, взирая на него с радостным удивлением.
Они были очень разные, но чем-то весьма схожие — русские крестьяне, которые всегда будут в неладах с выправкой и строевой подготовкой.
Словом, не смотрится на них военная форма. Гимнастерки топорщатся, пилотки сдвинуты прямо на затылок или надвинуты на уши — никаких тебе там молодецких набекрень…
— Семеныч, ты, что ли? — спросил наконец сержант Степан Каморин, самый крупный из них, с могучими плечами. — А говорили, будто комиссовали тебя вчистую…
Они оба сдержанно радовались, хлопая друг друга по плечам и будто не могли насмотреться один на другого.
— А ты позавидовал? — усмехнулся Иван. — Да вот, как видишь, отступились доктора. Годен, но ограниченно. Бегать, говорят, нельзя. А мне и не надо, говорю. Мы в разведке все больше на пузе передвигаемся. Это другое дело, отвечают. На пузе ползать можно… Только не протри, мол, его до спины. И еще вот курить мне запретили… — сказал он, заметив, как Степан, кивая, сворачивает козью ножку из старой газеты. — В госпиталях, чтоб вы знали, с этим не очень… Все больше папиросы, что союзники присылают. Только куда им до нашей махры! Баловство одно. Говорят, здоровье наше союзники берегут. Вдруг мы им еще пригодимся?
Ему протянули несколько конвертов с письмами, Иван не спеша вскрыл. Из одного выпала фотография круглолицей девушки с длинной косой.
— Что, опять невеста? Переписываться предлагает? — подмигнул Степан. — Везет же тебе… Кисет, поди, для тебя, жениха, вышивает.
— Кисет дело хорошее, — сказал Иван, складывая письмо. — Только сыпать в него покуда нечего… — И снова посмотрел на Степана.
— Да бери, Ванечка, бери, угощайся, не стесняйся. Я ж для тебя сворачиваю… Чем, как говорится, богаты… — И Степан, отдав старшине самокрутку, от избытка чувств нежно погладил его по облысевшей голове.
Все рассмеялись.
— За меня не беспокойся, я себе сейчас другую сверну.
— Спасибо, Степа, с меня причитается…
Все молча смотрели, как Иван раскуривает и с блаженством затягивается.
— Неверно, выходит, Степа, тебе доложили насчет того, что списали меня, — продолжал Иван после очередной продолжительной затяжки. — Вот он я, живой и ограниченно годный… Ну чего хорошего скажете, земляки?
— А чего сказать-то, сам небось все видел и слышал. — Степан кивнул наверх, откуда доносился далекий, приглушенный гул и вой танковых двигателей. — Дело обычное. Опять наступление готовится.