Десятка два домов сложены из обломков коралловых рифов. На улице, — ни души. Может быть, все вышли в море на лов рыб? Наконец появляются вездесущие мальчишки, затем мужчины и женщины. Идем с рыбаками на берег моря. Песок настолько белый, что при ярком солнце на пего больно смотреть без защитных очков. Он усыпан веточками кораллов, сухих водорослей, большими раковинами. В тех местах, где стоят долбленые хури, видим горы мелких раковин жемчужниц.
Где-то довелось прочитать, что здесь, на Сокотре, и только здесь, добывают редкий черный жемчуг. Спрашиваю об этом рыбаков. Они кивают головами, и вот один из мальчишек срывается с места и несется в деревню. Через несколько минут, запыхавшись, он подбегает к нам и вручает пославшему его рыбаку крошечный узелок. Узелок торжественно разворачивается, и на грубую ладонь высыпается несколько мелких, чуть розоватых жемчужин и одна темная, свинцового цвета. Это и есть знаменитая черная жемчужина. Рыбаки не называют ее черной, а говорят «рассасый», т. е. «свинцовая», в точности передавая ее оттенок.
Нам отчаянно сигналят. За разговорами время прошло незаметно, и мы должны возвращаться. Прощаемся с новыми знакомыми, набиваем карманы раковинами жемчужниц и, придерживая карманы руками, спешим к своим.
— Наконец все — и люди, и автомашины — в сборе и мы отправляемся в Ходейбо. Поднимая красную тонкую пыль, петляем меж колючих кустарников и одиноко стоящих пальм. Едем вдоль другой деревни. Дома, как и в первой, сложены из обломков кораллов, покрыты пальмовыми циновками. Сразу же за деревней нам приходится выйти из машин и продолжить путь пешком: дорога еще не достроена, и надо пройти через ущелье, засыпанное камнями, до площадки, где нас ожидает вертолет. На Сокотре нет хищников. Однако именно здесь, в этих местах, где мы сейчас идем, встречаются змеи (билиле) и ядовитые насекомые — скорпионы (каанхии) и сороконожки (дихазхан). Зеленая стрекоза как-то боком взмывает в воздух и берет курс на Ходейбо. Внизу изумрудного цвета море лижет белый песок, разбивается о красные скалы, на которых чудом зацепились диковинные деревья. Акулы или дельфины мелькают у берега, бросая черные тени на темные поля кораллов.
Белые кустики, которые привозят из стран южных морей, это уже обработанные, отбеленные кораллы. Извлеченный же из моря куст коралла грязно-серого цвета. Только кончики его веточек имеют бледно-розовый оттенок и, кроме того, очень тяжелый запах. Коралл в Адене отбеливают хлорной известью и после этого он приобретает тот девственно белый цвет, который мы привыкли видеть. Кораллы — очень нежные создания. Они растут медленно, в определенной среде, большими колониями. Грубая добыча живых кораллов порой приводит к тому, что вся колония, часто тянущаяся на десятки метров, может погибнуть.
Идем по улицам. Ходейбо, раскинувшегося у подножия гор Хаджхар, поднимающихся на 1800 м над уровнем моря. Самая высокая вершина Фадхум-Дафира сложена из белых известковых скал.
Большинство домов Ходейбо построено из обломков кораллов, называемых «хасуба». Хотя горы и близко, в горах нет ни одной каменоломни, что объясняется отсутствием дорог и транспорта для доставки тяжелых камней. Из хасубы же получают материал, которым скрепляют камни при строительстве. Для этого на берегу вырывают большую яму (махрика), куда слоями складывают пальмовые ветки и обломки кораллов… Все это поджигается, и к утру следующего, дня нура, т. е. известь, готова.
Наш сопровождающий — Хашим (коренной житель Сокатры) — неожиданно повстречал своего брата. Хашим прилетел с нами из Адена, и, поскольку он отсутствовал несколько месяцев, братья приветствовали друг друга очень тепло. Взявшись за правые руки, они четыре раза коснулись друг друга кончиками носов. Затем, подняв руку на уровень носа, каждый из них дотронулся кончиком носа тыльной стороны руки другого. Женщина приветствует своего отца или мужа таким же образом, а мужчина носом «целует» жену и детей. Подобную форму приветствия я наблюдал только на берегах Персидского залива и ни разу не видел в Южном Йемене.
Наш приезд — редкое развлечение для жителей Ходейбо, скрашивающее однообразное течение жизни. Окруженные толпой, отправляемся по пыльному переулку мимо единственной скромной мечети, построенной в XV в., к дому Хашима. Дом, как и все строения в прибрежных районах, сложен из коралловых обломков; при ней небольшой пыльный дворик. В комнате, застеленной пальмовыми циновками, Хашима встречает жена — молодая-миловидная женщина. Хотя Хашим и его семья — мусульмане, лицо женщины открыто. На ней длинное красное платье и серебряные мониста. Смущенный Хашим обнимает детей, неловко тыкающихся носами в его усы, держит за плечо жену и часто повторяет на местном диалекте: «Мистикрим! Мистикрим!» (Спасибо! Спасибо!).
Мне, человеку постороннему, как-то неловко наблюдать эту сцену нежной встречи. Отвожу глаза в сторону и в углу вижу люльку, в которой лежит уже довольно большой ребенок. Потом мне объяснили, что на Сокотре дети почти до 4 лет проводят время в люльке, называемой «мазнадж». Это простой кусок ткани, прикрепляемый к потолку. Ребенок находится в люльке день и ночь, и только изредка, когда он плачет, потревоженный мухами, мать или пришедшая к ней соседка раскачивает люльку. В другом углу висит джазфа — горшок из красной глины, куда наливают воду для охлаждения.
Смотрю на жену Хашима — большие подведенные глаза, крупный романский нос — и невольно вспоминаю легенду о прекрасных сиренах. Жителей Сокотры трудно отнести к какому-то определенному этническому типу. На острове в разное время побывали индусы, греки, португальцы, сомалийцы, а сейчас живут арабы. В середине века сюда немало было завезено и рабов из Восточной Африки. Более того, как рассказывали мне арабы, в голодные годы жители прибрежных районов ждали на берегу прихода парусных судов и в обмен на еду предлагали матросам своих дочерей. После этих встреч на острове рождались дети, отцы которых, побывав, единожды на Сокотре, уже больше никогда не видели своих жен и детей. Может быть, благодаря этим смешанным бракам женщины на острове так привлекательны.
На Сокотре, как и в других странах Востока, девушка выходит замуж в 15 лет, хотя уже в 12 лет она считается вполне созревшей для супружеской жизни. В горной местности бедуины ничего не платят за невесту, а в прибрежной полосе жених дает выкуп родителям девушки на сумму 5 динаров в качестве аванса, а затем от 3 до 100 динаров в зависимости от благосостояния семьи. Выкуп вносится преимущественно скотом, утварью. Дело в том, что на Сокотре издавна практикуется натуральный обмен. Мне говорили, что в некоторых, особенно глубинных, районах и сейчас металлические деньги и тем более банкноты хождения не имеют.
На острове считают, что если женщина красива, то ее душа так же красива, как и лицо. Несмотря на полигамию, женщина здесь более свободна, чем на материке.
Она может отказать жениху и даже потребовать развода. «Мин хатыри… ля уридуху…» (Я не хочу его), — просто говорит она в этом случае. Видимо, поэтому число разводов на острове больше, чем на материке.
Если вы заговорите с кем-либо из жителей о прошлом его острова, вам не преминут рассказать о сокотранской женщине по имени Зухра. Она обратилась к имаму Омана с просьбой помочь освободить остров от иностранного, господства. Имам двинул свои войска, и оккупанты были вынуждены оставить остров. Вместе с тем на Сокотре, как и на всей мусульманском Востоке, женщина продолжает считаться нечистой, исчадием ада, общающейся с дьяволом. Раньше женщину, которую подозревали в колдовстве, приводили на берег моря, привязывали ей на ноги, грудь и спину камни, а затем, посадив в маленькую лодку вместе с несколькими ныряльщиками, отвозили в море и сбрасывали в воду. Если она могла удержаться на воде, значит она колдунья, и дьявол, который ей помогал в колдовстве, не желает ее смерти. Если она начинала тонуть, это доказывало, что она невиновна, и ныряльщики прыгали в воду, чтобы ее спасти. Женщину-колдунью сбрасывали с высокой горы, расположенной западнее Ходейбо. Затем смерть заменили изгнанием с острова. Сегодня эти обычаи полностью изжиты.