Джаафар, несмотря на свою видимую бедность, доволен своей профессией и гордится ею. Говоря о себе, он подчеркивает свою принадлежность к цеху плотников. По его словам, плотники преимущественно женятся на девушках из семей своих коллег. Во время свадьбы они закрывают свои лавки и отправляются в свадебную процессию вокруг мечетей аль-Хусейна и аль-Аббаса. Они гордятся своей религиозностью, истово участвуют в различных шествиях, читают, каждое утро Коран и всем цехом хоронят умершего собрата. Джаафар никогда не стрижет ногти у порога и не позволяет это делать другим, — чтобы не разориться и не пустить семью по миру. Рабочий день он начинает с тщательного подметания улицы перед своей мастерской.
Мой разговор с Джаафаром внезапно был прерван приходом постоянного покупателя. В долг плотники не про дают, а торговля и спор по поводу цен и достоинств товара можно сказать, находятся на грани искусства.
Я оставил двух спорщиков и, выйдя из ханута Джаафара, направился в лавку рыжего иранца — торговца сувенирами. На витрине разложены изготовленные из филигранного серебра бабочки, кулоны в виде туфелек, кувшинчиков с бирюзовой капелькой посередине, медные тарелки с чеканными узорами. Здесь же продаются керамические и медные тарелки нескольких фасонов с именами пророка Мухаммеда и его последователей, вазы и даже самовары, работающие на керосине. Эти самовары сделаны в Иране, и, хотя они заманчиво сверкают хромированными боками, иракцы покупают их неохотно. Другое дело — тульский самовар, пусть старый, с помятыми боками, но зато прочный, ставший сейчас почти антикварной вещью.
В городе много больных и калек, приехавших издалека в надежде найти исцеление у могилы аль-Хусейна. Когда они переходят улицу с помощью сердобольных прохожих или ребятишек, идущие машины и фаэтоны останавливаются и пропускают их через дорогу. Почти на каждой улице можно видеть баки с водой — хибб. Они поставлены для паломников состоятельными людьми, которые не забывают написать на баках свои имена. У баков или у выведенных на улицу водопроводных кранов на длинных цепочках висят простые жестяные кружки. Над некоторыми из них прикреплены черные полотна с надписями: «Пей и помни о погубленном аль-Хусейне!», «Пей, о жаждущий прохожий!», «Пей воду и проклинай Язида!». По шиитской традиции, ответственность за убийство аль-Хусейна возлагается на халифа Язида, которому отказался присягнуть аль-Хусейн в 680 г. Язид совсем не обладал качествами благочестивого мусульманина: он пил вино, ценил поэзию и танцы, любил псовую и соколиную охоту, жил в роскоши и о пустынных кочевьях вспоминал лишь во время очередной вспышки эпидемии чумы. Эта болезнь не проникала в становища бедуинов, и халиф со своими приближенными в «черные» месяцы покидал свои роскошные дворцы в Дамаске и искал спасения у бедуинов Сирийской пустыни.
Ежегодно в месяц мухаррам, на десятый день которого был убит аль-Хусейн, в Кербелу приезжают тысячи паломников. Точное их число назвать никто не может. Они занимают многочисленные гостиницы и постоялые дворы, устраиваются на ночлег прямо вокруг усыпальниц аль-Хусейна и аль-Аббаса. 10 мухаррама — день страстей по дому Али. По-арабски он называется «ашур», а у нас более известен как «шахсей-вахсей». В этот день к четырем утра в Кербеле у двух мечетей собирается огромная толпа народа и начинается аза — процессия огорчения. Аза устраивается трех видов. Во главе самой простой и скромной процессии идут люди, бьющие себя в грудь. Они одеты в черные рубахи. За ними с сопровождающими выступает хади — руководитель процессии, громко рассказывающий о «трагедии Кербелы» и гибели аль-Хусейна. Вторая по сложности процессия огорчения — аза занажиль. Небольшая группа одетых в черные длинные рубахи мужчин бьет себя по плечам и спине цепями. Иногда к цепям припаиваются мелкие гвоздики, разрывающие рубаху и рассекающие тело. Как и в первом случае, идущий за ними хади рассказывает о битве при Кербеле и гибели аль-Хусейна. Третий и самый сложный вид аза называется «аза камат». Камат — обоюдоострый длинный палаш, которым наносят себе удары по голове мужчины, выступающие во главе этого траурного шествия. Это, как правило, фанатики, или лица, давшие обет принять участие в аза камат, если аль-Хусейн поможет в исполнении их желаний. Я знал бедного иракца, который дал обет трижды принять участие в аза камат, если у него родится сын.
Мужчинам, — идущим во главе аза камат, выбривают на голове ото лба к затылку широкую полосу. Три-четыре раза они ударяют по этому месту острием палаша и рассекают кожу. Кровь струится по лицу, по белой рубахе, но они продолжают бить себя по голове палашом, но уже плашмя. Некоторые в экстазе ударяют себя так сильно, что теряют сознание и их увозят в ближайшую больницу на санитарной автомашине, которая сопровождает эту процессию. После окончания шествия рану на голове залепляют глиной (из которой изготавливается молитвенная пластинка — турба) с добавлением каких-то народных снадобий.
Все процессии начинаются у мечетей аль-Хусейна и аль-Аббаса и к ним возвращаются. Они проходят в музыкальном сопровождении: ритм отбивают барабан и медные тарелки, а все присутствующие скандируют или фразы, выкрикиваемые хади, или звукосочетания в ритм барабанному бою — «та-та хайдар», «та-та хайдар». Такие же траурные шествия 10 мухаррама устраиваются и в городах Эль-Казимайне, где похоронены два шиитских имама, в Куфе и Эн-Неджефе.
За несколько дней до траурных шествий в Кербеле и других религиозных центрах Шиитов устраиваются ташабих — театрализованные представления, показывающие битву под Кербелой во всех деталях, отмечаются «день Касема» со свадебными обрядами, «день младенца» и др. Зрители часто бросают грязью и камнями в убийцу аль-Хусейна, на роль которого трудно найти исполнителя.
Королевское правительство Ирака запрещало устраивать ташабих и аза, которые были весьма удобны для проведения антиправительственной демонстрации. Часто хади вместе с рассказами об убийстве аль-Хусейна проводил аналогии с современным положением в стране. Король Ирака и его правительство были суннитами, так же как и солдаты халифа, убившие адь-Хусейна, поэтому у шиитов, представлявших в большинстве своем неимущие слои населения, к классовой ненависти в отношении правителей королевского Ирака примешивалась и религиозная неприязнь.
После окончания месяца траура устраивается большой праздник. В семьях состоятельных людей готовят пшеничную кашу — гариса… Ею угощают родственников, соседей и знакомых, которые заходят в этот вечер.
У западных ворот, ведущих в сухн мечети аль-Хусейна, стоит небольшая часовня. И мало кто знает, что в небольшом зале часовни под одним из двух надгробий, обтянутых зеленым репсом, покоится прах Мухаммеда Сулеймана оглы Физули — непревзойденного поэта средневекового востока.
Физули не оставил после себя автобиографии. Многочисленные исследователи его творчества как в Советском Союзе, так и за-рубежом восстанавливали факты его жизни главным образом по его собственным произведениям, так как авторы средневековых тезкире (антологий) не всегда с достаточной точностью излагали события. Время и место рождения Физули точно не известны. Предполагают, что он родился в конце XV или в начале XVI в. Одни исследователи считают местом его рождения Багдад, другие — Хиллу, лежащую в 105 км от столицы Ирака, третьи — Кербелу. Советский литературовед Г. Араслы, анализируя исторические документы, пришел к выводу, что Физули родился в Кербеле. О семье Физули ничего не известно, но можно предположить, что его отец был довольно состоятельным человеком, поскольку дал сыну блестящее по тому времени образование. Искусству стихосложения Физули научился еще в школе. Юный поэт, сочинявший нежные любовные стихи, понимал важность знаний, науки. В предисловии к одному из своих диванов (сборников стихотворений) он писал: «Украшательница моей логики не сочла приемлемым, чтобы красота моей поэзии сверкала на груди эпохи без украшений просвещенности. Ювелир моего высокого дарования не согласился с тем, чтобы нить моих стихов могла стать ожерельем всего света без жемчужицы науки. Ибо поэзия без науки подобна стене без основания, стена, по имеющая основы, ненадежна…» Физули в совершенстве овладел арабским и персидским и одинаково свободно слагал стихи на обоих языках. В своих поэтических произведениях он упоминает имена Алишера Навои, Низами, Абу Нуваса, а в философских работах — Платона, Аристотеля и Гераклита. Такая разносторонность и глубина знаний завоевали ему право называться «мавляна» (владыка наш).