Лодочник привез меня к своему дальнему родственнику. Крестьянина зовут Салем. Он уже немолод: на подбородке — седые клочья бороды, многих зубов не хватает, загорелое до черноты лиц сморщено как печеное яблоко, но глаза живо и лукаво поблескивают. Передняя пола его длинной полосатой рубахи заткнута за широкий пояс. Он обрабатывает полгектара финиковой плантации и ухаживает за фруктовым садом. Салем трудится на своем участке от зари до зари. Он не только работает в саду, но и собирает осенью финики и свозит их на приемный пункт. Его договорные отношения с хозяином очень запутанны, и из его объяснений я понял лишь то, что он в принципе доволен своей судьбой, так как «другие живут хуже».
Мы зашли к Салему домой. Вторая жена его — первая умерла несколько лет тому назад — моложе его лет на пятнадцать. Они женаты три года, но у них уже двое детей. Один мальчик ползает по полу, второй — смуглый малыш — качается в люльке, сплетенной из пальмовых листьев. Жена от нас не прячется: она крестьянка, работает на поле наравне с мужчинами и часто вместе с ними. Для нее мусульманские ограничения уже потеряли свой смысл, и вряд ли кто, даже муж, может поставить ей это в вину.
Наблюдаю за одетой в темное платье молодой женщиной, смотрю, как она, легонько шлепнув, выпроваживает за порог старшего сына, пеленает младенца, подметает пальмовой веткой плотно утрамбованный земляной пол хижины, моет в канаве горшки и алюминиевые чашки, натирая их до блеска песком. На ее выразительном лице с синими точками татуировки на переносице, щеках и подбородке, с тонкими подведенными бровями и правильным, немного удлиненным носом с квадратной сережкой в ноздре можно видеть всю гамму чувств, вызываемых тем или иным занятием, — от материнской гордости за сыновей до тупого безразличия, при мытье посуды. Природная стыдливость характерна для арабок: молодая хозяйка ни разу не подняла глаз на занятых разговором мужчин. На прощание выпиваем по стаканчику золотистого хамуда — напитка, завариваемого из мелких сухих лимончиков. Их привозят из Индии, но называются они в Ираке «нуми аль-Басра» (басрийские лимоны), потому что во все части страны они попадают из этого портового города. Полученный из них после заварки кисло-сладкий и немного терпкий напиток хорошо утоляет жажду. Нигде в других арабских странах нет обычая готовить хамуд, и поэтому его можно считать иракским напитком. Некоторые врачи утверждают, что хамуд благотворно действует на почки, и улучшает пищеварение и помогает бороться с полнотой.
Салем погрузил в лодку несколько пальмовых циновок и метел для продажи на базаре. Вода заметно спала, обнажив крабьи норки и замшелые берега канала. Прыгаем в лодку и спешим выбраться из канавы, пока с отливом не ушла вся вода. Наконец выплываем на простор магистрального канала и медленно двигаемся в сторону Басры.
В Шатт-эль-Арабе стоят несколько торговых кораблей. Корабли вошли в реку во время прилива и сейчас ждут швартовки к причалам порта. С ними соседствуют арабские парусники с косыми парусами, конструкция которых не изменилась с тех пор, как на них ходил в далекие страны отважный мореплаватель и предприимчивый купец из Басры Синдбад-мореход..
В начале VIII в. басрийцы превзошли индийцев и китайцев в искусстве постройки судов. Они первыми применили металлические гвозди вместо деревянной клепки и веревок. Басрийские купцы вытеснили своих конкурентов из Персидского залива, вышли в Индийский океан и основали свои фактории на островах Сокотра и Занзибар, установили связь с цейлонскими купцами, начали регулярное сообщение с Китаем. Из Восточной Африки, Индии и Китая в Басру доставлялись на кораблях рабы, слоновая кость, ценные породы деревьев, чай, драгоценные камни, золотой песок, тончайшие шелка. На многочисленных базарах Басры встречались купцы из Армении, Турции, Ирана и Сирии, доставлявшие из своих стран породистых скакунов, пшеницу, мед, шерсть, изделия ремесленников. Здесь торговали и белокожими рабами, которых покупали в Европе богатые восточные купцы.
В «Тысяче и одной ночи» повествуется о приключениях Синдбада-морехода, отправляющегося в морские странствия из Басры. Сказки эти, имеющие под собой вполне реальную основу, свидетельствуют о проникновении арабских купцов в страны южных морей: в Малайю, на Суматру и Яву, Филиппины и в Японию. Плавания в эти отдаленные страны были настолько налажены, что купцы из Средней Азии, предпочитали отправляться в Китай морским путем, а не сухопутным — через Синьцзян. По свидетельству академика И. Ю. Крачковского, самаркандские купцы, добирались через Багдад на Басру, откуда плыли на Малакку и далее — в Китай.
Басра и сейчас не потеряла своего значения важного морского порта Ирака. Ежегодно к городу по Шатт-эль-Арабу поднимается около 1000 торговых судов. В дуете с океанскими пароходами и акватории торгового порта стоят парусные арабские фелюги, усовершенствованные басрийскими мореходами. На этих парусниках перевозят различные грузы в порты Персидского залива.
…Перед отъездом из Басры последний раз прохожу по городу вдоль набережной по знаменитым со времен средневековья крытым базарам. Красный шар солнца, затянутый в серую пыльную паутину, опускается за пальмы, золотит их лохматые верхушки, зеленоватые воды Шатт-эль-Араба, плоские крыши домов. На многочисленных каналах, пронизывающих город и послуживших основанием для того, чтобы называть его Восточной Венецией, большое оживление. Грузчики на большом канале, отходящем от Шатт-эль-Араба в центре города, снуют с ящиками и тюками на спинах между баржами и торговыми складами на берегу. С одной из барж сгружают циновочную тару, в которую упаковывают идущие заграницу финики.
Отправляюсь в свою гостиницу с громким названием «Интернешнл», расположенную в центре города. У гостиницы вижу целую вереницу автомашин с кувейтскими номерами, из которых выходят кувейтцы в белоснежных рубахах до пят. Во все времена, года каждый четверг и пятницу из Кувейта приезжает в Басру множество состоятельных людей. Здесь они находят развлечения, которых нет в Кувейте. Засыпаю под звон бокалов: в соседнем номере идет пиршество, невозможное в условиях Кувейта — страны сухого закона и пуританских нравов…
На север, по долине Тигра…
«На этом священном месте, где Тигр сливается с Евфратом, растет священное дерево нашего праотца Адама, символизирующее сады Эдема на земле. Здесь две тысячи лет до нашей эры молился Авраам». Эти слова написаны белой краской на черном, прикрепленном к металлическому столбу щите. Он стоит у ветвистого с колючками дерева, покрывающегося два раза в год золотистыми, величиной с вишню, плодами — набук. Здесь, где, сливаясь, Тигр и Евфрат образуют полноводный Шатт-эль-Араб, находился мифический библейский рай. Яблони в Южном Ираке не растут, и поэтому набук, наверное, был тем самым плодом с древа познания, который вкусил Адам, по настоянию Евы. Дерево, символизирующее райские кущи, огорожено невысокой оградой с калиткой из металлической решетки. Белые стены ограды измазаны хной. Видимо, место это действительно святое в понятии местных жителей.
Нет ничего удивительного, что именно здесь, где Тигр сливается с Евфратом, у древних было место райских кущ. Теплый климат, плодородная земля, обилие воды, озера, богатые рыбой! Можно весь год обходиться без теплого платья, добывать себе пропитание, не боясь пасть жертвой дикого зверя. Ну чем не райское место!
Стою на стрелке рек и смотрю, как мутные воды Тигра сливаются с более светлыми голубоватыми водами Евфрата. Здесь, в саду, устроен небольшой ресторан для туристов. Его охотно посещают, и сейчас в нем под густыми раскидистыми деревьями с красными «бумерангами» стручков кроме меня сидит несколько иностранцев.