— Ты хорошо сделал, что махорки принес, — сказал Толя. — А я вот зря так… спорил. На Халхин-Голе воевал, медаль «За отвагу».
— Да, такую медаль зря не дадут! — Володя вздохнул…
Милые, скромные пареньки! Медаль «За отвагу» вы считали недосягаемой вершиной славы. И хорошо. Недооценить себя не так уж страшно.
Орден Ленина — Толе Шумову.
Орден Красного Знамени — Володе Колядову.
Так через несколько месяцев решили ваши современники.
Имена ваши присвоить школе, где вы учились. Так пожелали люди через двадцать лет.
Убрать вовремя и без потерь урожай! Об этом писали, об этом говорили по радио. Сводки о ходе уборки печатались в районной газете сразу же после сообщений Совинформбюро. Одни цифры — количество подбитых фашистских танков, самолетов, уничтоженных гитлеровцев — сменялись другими: число скошенных, сжатых, выкопанных гектаров. Пуды, тонны, сроки… В Красную Армию уходили люди, молодые, сильные, — цвет колхозов. Мобилизовывались автомашины, лошади. Очень трудно было, но война подгоняла: убрать, вывезти урожай! На полях работали колхозники, служащие, учителя, школьники.
Валентина Григорьевна Горелова, молодая учительница Рюховской школы, вернулась с колхозного поля в сумерки. Из квартиры пахнуло нежилым, затхлой сыростью.
«Сегодня надо протопить», — подумала учительница. Так она думала уже несколько раз, когда приходила с поля домой. Но сил хватало лишь приготовить ужин и прочитать газету. Наверно, и в этот вечер печь осталась бы нетопленной, но в примусе кончился керосин. Не оказалось его и в жестяном бачке. Волей-неволей пришлось наколоть дров и затопить небольшую печь с плитой. Поставив на плиту кастрюльку с начищенной картошкой, Валентина Григорьевна открыла дверцу печки, уселась на положенную набок табуретку. Огонь освещал молодое, сухощавое лицо девушки, ее тонкую, согнутую в неудобной позе фигурку. Веселые зайчики дрожали в ее невеселых, задумчивых глазах.
Стихия огня. Что-то извечное, древнее есть в ней, и человек наедине с огнем бывает серьезен и строг к себе. Огонь приковывает взгляд, и думы текут в одном направлении, в самом главном — что ты есть в жизни…
В последнее время Валентина Григорьевна все чаще задавала себе вопрос: что же дальше? Первые месяцы войны миновали, надежды, что фашисты будут сразу разбиты, не оправдались. Фронт неумолимо двигался на восток. Все новые города и села оказывались в руках врага. Суровая действительность оказалась вовсе не похожей на те фильмы, где рисовалась будущая война. Как просто и коротко было в кино! И песня есть такая: «Если завтра война…» Любимая песня. Так чего же медлят? Дать всем в руки винтовки. Всем, кто может двигаться. И бить, громить врага целым народом.
Валентине Григорьевне было всего девятнадцать лет, но она уже второй год работала учительницей. За это время ее выбрали секретарем комсомольской организации, в которую входили молодые учителя и молодежь села Рюховского. Недавно Валентина Григорьевна стала кандидатом в члены партии. Работы хватало. Но это была все же мирная работа, будничная. А ведь там, на фронте, вершатся великие дела. Там юноши и девушки бьют врагов… Валентина Григорьевна дала волю своей фантазии. Она представляла себя то Анкой у пулемета из кинофильма «Чапаев», то санитаркой с красным крестом и винтовкой в руках…
Полено в печке треснуло, обломилось, сноп искр вылетел в комнату. Девушка вздрогнула, отшатнулась от печки. Мысленно обругала себя трусихой и, нарочно не отворачивая лица от пламени, стала кочережкой поправлять дрова.
— Вот и дай такой винтовку! — вслух сказала она. — Картошку тебе копать и то хорошо. Тоже мне, в рассуждения пустилась!
Хлопнула наружная дверь. Легкие, быстрые шаги в сенцах, и звонкий голос с порога:
— Валюша, ты дома?
— Заходи, Женя, заходи.
Валентина выглянула из-за печки, но не поднялась с табуретки.
— А я смотрю, из трубы дым — значит, дома, а дверь отворила — света нет. Ты чего без огня?
Женя — подруга. Она на два года старше, преподает в пятых — седьмых классах. Такая же тоненькая, как и Валентина, черноволосая, не посидит на месте. Увидев задумчивое лицо подруги, она обхватила Валентину за плечи, притянула к себе.
— Замечталась, да? Загрустила? Ну, брось все, пляши!
— С какой радости, Женечка?
— Письма тебе. Целых два. С обеда в учительской лежали.
Одно письмо было от матери, из Осташева. На другом адрес был написан незнакомой рукой.
— Ну, я побегу, у меня чайник на керосинке, — сказала Женя и уже из сеней крикнула: — Приходи чай пить!
Валентина покосилась на конверт с незнакомым почерком, но все же сперва распечатала письмо матери.