Почти месяц Валентина не была дома, в Осташеве. И вот мать беспокоилась, спрашивала, не больна ли, сможет ли приехать в воскресенье. Мать, по-видимому, знала, что по воскресеньям после обеда школьникам предоставлялся отдых. «Приезжай хоть к вечеру, — писала она, — хоть на пару часов. Есть новости».
Какие новости? В такое время. Что-нибудь случилось? Но тогда мать позвонила бы по телефону в школу. Нет, несчастья быть не могло, но все же… Прежде мать писем не писала, обходилась без них: ведь от Рюховского до Осташева каких-нибудь двенадцать километров.
Второе письмо было от секретаря райкома Бормотова. Несколько строк от руки. Подпись, адрес на конверте и сам текст — почерк один и тот же. Это показалось странным: значит, первый секретарь сам написал и отправил письмо. Словно в райкоме нет секретарши, машинистки. И бумажка-то пустяковая:
«Уважаемая т. Горелова!
Прошу прибыть в райком в воскресенье к 4 часам дня для уточнения Ваших анкетных данных.
Бормотов».
Смутное беспокойство овладело Валентиной. На миг ей показалось, что письмо от матери и письмо секретаря имеют между собой какую-то связь. Но тотчас же она отогнала эту мысль.
«Ерунда какая! И не стоит ломать голову: послезавтра воскресенье, и все выяснится».
После ужина, в ожидании последних известий по радио, Валентина, не раздеваясь, легла на койку. Незаметно заснула. Разбудил ее гул моторов: фашистские самолеты опять летели к Москве. Гулом, пронизывающим, зудящим перезвоном было заполнено все вокруг. По окнам зачеркали бледные полосы далеких прожекторов. Позвякивали стекла, мелкой дрожью дрожали стены, койка. Чуть позже, когда Валентина разделась и забралась под одеяло, послышался гул других моторов. Уже на земле, совсем рядом. Это двигались посредине села, по шоссе, наши войска. Колонны автомашин, тягачи с пушками, повозки. Двигались, как и прошлую ночь, до рассвета. Навстречу врагу…
Подходя к зданию Осташевского райкома партии, Валентина взглянула на часы: восемь минут пятого.
Все-таки опоздала! Большую часть пути пришлось идти пешком. Только в лесу, перед Становищами, ее нагнала подвода и подвезла до Осташева. С полудня, не переставая, шел тихий, но спорый дождь.
У крыльца райкомовского здания Валентина вытерла о мокрую траву забрызганные грязью резиновые ботики, торопливо вошла в коридор. Здесь было пусто и тихо.
«Воскресенье ведь, может, никого и нет?» — подумала Валентина, поднимаясь по лестнице на второй этаж. Больше всего она боялась, что секретарь райкома ждал ее и, не дождавшись, ушел. Тишину нарушил стрекот машинки в угловой комнате. Из приглушенного он сразу стал резким — распахнулась дверь, и из комнаты вышел Бормотов. Прежде чем Валентина успела что-нибудь сказать, он, улыбаясь, взял ее за локоть и повел в свой кабинет. Притворив дверь, включил свет, показал учительнице кресло и, только когда она села, заговорил:
— Здравствуйте! Как живете? Как добрались до Осташева?
— Здравствуйте, Александр Иванович!.. Машины попутной не оказалось, и дождь, — сказала Горелова, начав с причины своего опоздания.
Бормотов, однако, не обратил внимания на ее слова. Сел за стол, отодвинул какую-то папку. Сильная настольная лампа с абажуром ярко освещала середину стола, а по краям лежала полутень. Лицо Бормотова казалось уставшим и постаревшим. А ведь прошло немного времени с того дня, как Валентина видела его в последний раз. Тогда он поздравлял ее со вступлением в кандидаты. Что-то новое было и в кабинете секретаря. Валентина сначала не могла сообразить что. Наконец поняла: черные, задрапированные плотной материей окна.
Бормотов начал беседу не с анкетных данных, как ожидала Валентина, пробежав на всякий случай в памяти свою короткую биографию. Он спросил:
— Вы показывали кому-нибудь мое письмо?
— Нет. Директору я сказала, что мне нужно купить кое-какие книги.
— Так. А почему не показывали? — с живым интересом спросил Бормотов, как будто это обстоятельство имело важное значение.
— Видите ли, Александр Иванович, я подумала, мне показалось… — Валентина запнулась. — То, что письмо не отпечатано на машинке, мне показалось странным.
— Отлично. Вы наблюдательны, Валентина Григорьевна. Это очень хорошо. Мы с вами, очевидно, вполне поймем друг друга.
Бормотов снял руку со стола, чуть подался вперед и неожиданно опросил:
— А как вы полагаете, немцы придут в Осташево?
Чуть помедлив, Валентина ответила твердо:
— Нет. Думаю, нет. Я так и говорила комсомольцам, когда проводила беседы.