Партизаны не успели опомниться, как на дорогу из-за поворота выскочила легковая автомашина. Спускаясь к мостику, она пошла тише. Сквозь ветровое стекло хорошо был виден здоровенный детина-шофер. На заднем сиденье дремал офицер.
Первым спохватился Орлов. Он размахнулся и метнул гранату. Перелетев кустарник, она рванула шагах в десяти сзади машины. Офицер хотел приподняться, подался вперед, но его голова безжизненно уткнулась в спину шофера. В машину полетело еще три гранаты, но неудачно: помешали кусты. Гитлеровец лихорадочно закрутил рулем, дал полный газ. Машина, подпрыгивая на рытвинах, пронеслась мимо засады.
— Огонь! — крикнул Проскунин Фомичеву. Но тот никак не мог устранить перекос патрона.
— Эх ты, растяпа! — вскипел командир. Подскочив к пулеметчику, он быстро лег, рванул затвор, перезарядил пулемет. Но стрелять уже было поздно.
— Черт бы нас всех побрал! Первый блин комом, — ругался Проскунин.
— Лоси виноваты, — смущенно сказал Фомичев…
Петляя по лесной чаще, партизаны возвращались на базу. Когда все немного успокоились, Свечников сказал:
— В другой раз надо высылать в обе стороны дороги наблюдателей и установить сигнализацию.
— Мысль хорошая, — согласился Проскунин и, повеселев, добавил: — Ничего, научимся. Все тонкости постигнем. Тогда и лоси не помешают.
Вечером этого же дня отряд вновь отправился на задание. Шли медленно, след в след, как говорят охотники, «в пяту». У каждого за спиной из-под маскировочного халата горбом топорщился мешок с минами. На просеке Проскунин разбил партизан на две группы. Сам повел бойцов на большак Акулово — Каменки, а Горячев вместе с Орловым, Никитиным, Фомичевым и Мягковым пошли минировать тракт Зобово — Каменки.
Морозило все сильнее. В лесу было тихо. Никитин, шедший дозорным, часто останавливался, прислушиваясь к каждому шороху.
— Скоро будет дорога на Каменки, — сказал он шедшему сзади Горячеву. — Вы обождите, а я пойду разведаю. Всем сразу выходить рискованно.
— Иди. Если все спокойно — свистни.
Ждать сигнала пришлось недолго. С дороги донесся тихий свист. Все поднялись и вскоре вышли к Никитину на большак.
— Надо бы зайти в деревню, уточнить обстановку. А то, может, мины зря ставить будем, — вновь вызвался Никитин.
Горячев подумал.
— Хорошо. Пойдешь вместе с Орловым, — решил он.
Разведчики сняли маскировочные халаты, сбросили с плеч мешки с минами и скрылись в темноте.
Пройдя шагов сто в направлении деревни, Никитин и Орлов спустились в глубокий овраг, который вывел их к крайним домам. Залегли. Долго слушали. Вдруг на другом конце деревни взревел танковый мотор. От неожиданности партизаны вздрогнули, затаили дыхание. Мотор то взвывал на высокой ноте, то работал чуть слышно. Вот он заглох совсем, но через несколько минут взревел снова, как будто на том же месте.
— Любопытно. Один танк, что ли? — тихо проговорил Никитин.
Орлов зябко поежился, шепнул:
— Пошли назад. Все ясно как будто.
Никитин приблизил лицо к уху товарища, сказал спокойно:
— Не люблю я это «как будто», Павел Сергеевич! Когда служил на границе, у нас эти слова запрещенными считались. Ты тут подожди, а я все узнаю точно.
Он пополз по меже картофельного поля, на звук мотора. Орлов на всякий случай вынул из сумки гранаты, положил их перед собой. Вернулся Никитин минут через двадцать.
— Моторы прогревают, — сообщил он. — Ходят там двое от танка к танку. А утром на Каменки двинут. Точно.
Пригнувшись, они пошли к оврагу. Орлов спросил насмешливо:
— Ты что ж, Михаил Матвеевич, с немцами разговаривал? Они и доложили тебе, что на Каменки пойдут?
— Я в один дом заходил. Старик сказал мне, что немцы перед вечером жителей о дороге расспрашивали. На Каменки.
— Вот как! — удивился Орлов. — А если бы вместо старика тебя автоматчики встретили?
— Не должны были встретить, — невозмутимо сказал Никитин. — Часовые только до третьего дома доходили. Значит, в двух крайних домах немцев нет.