— Это мы мигом, дед, — заторопился покрасневший Юра. — Ты только скажи, куда и как.
Карасев, кряхтя и охая, поднялся с лавки, повел ребят в омшаник. Минут через двадцать мешки с отборной пшеницей и два ведра меду были надежно спрятаны. Все завалили соломой, сверху забросали сухим навозом.
Повеселевший дед угощал разведчиков медом и салом.
Сам сидел на лавке, в сторонке.
— Ешьте, голубчики… Мои-то сынки в армии. Вернутся ли когда?.. — Дед закашлялся. — Сноха с внуком уехала, а я уж стар для дороги… Сами-то вы чем теперь занимаетесь?
Толя ответил за всех:
— Ты, дедушка, об этом не спрашивай. Врать нам тебе неохота, а правду сказать нельзя. В общем, держимся друг за друга.
— Ага… Оно хорошо, друг за дружку-то… Да я к тому спросил, что, случится, харчишками подобьетесь, так вы заходите. Пшенички сынки много заработали, и сало найдется…
Снаружи послышался грохот — в дверь били прикладами. Карасев спрятал миски с остатками угощения, охая, пошел открывать.
Распахнув дверь настежь, в избу ввалились два солдата. Оглядев углы и безоружных людей, они заорали:
— На улица! Шнель! Быстра!
Ребята, не глядя друг на друга, пошли к двери. Карасев остался.
— Хворый я, — сказал он и закашлялся.
— Молчать! — Солдат схватил старика за плечо, с силой толкнул к двери. Карасев едва успел сорвать с гвоздя полушубок.
На крыльце немцы задержались.
— Пилка, топор иметь?
— Как не иметь, — проговорил Карасев. — Нешто в доме без струмента можно?
Он скрылся в сенцах. Когда вернулся, под мышкой у него была ржавая, с немногими уцелевшими зубьями пила, в руке — щербатый колун. Солдаты крикнули опять в два голоса:
— Шнель! Быстра!
Посреди села выстраивали жителей в две шеренги. Многие держали пилы, топоры, лопаты. Высокий немец наводил порядок в строю. На правом фланге стояла древняя старуха, в руке у нее серп с обломанным концом. Немец вырвал серп, швырнул в канаву, сунул старухе тяжелый лом, она оперлась на него, как на посох. Девочка лет шести цеплялась за подол матери. Немец оттащил ее в сторону. Девочка, завизжав на всю улицу, кинулась назад, упала. Из карманов ее пиджачка выпали морковки…
Щеголеватый офицер держал перед строем речь:
— Наш доблестный армия надо быстро нах Москау! Все должен ремонтирен дорога. Кто будет отказаться — расстрел! Кто плохо работать — расстрел! Кто хорошо работать… — Гитлеровец запнулся, не нашел нужных слов, гаркнул: — Хайль Гитлер!
После этой речи всех погнали в Сумароковский лес. Толя, Володя и Юра шагали рядом.
Сумароковский лес. С обеих сторон дороги заросли ольхи, орешника, малины. Дальше начинается настоящий лес: осины, елки, березы; торфяные канавы, пни, кучи валежника — чащоба. Здесь водятся лоси, зимой сюда заходят волки.
Дорога идет по низине, ни вправо, ни влево объездов нет. Собственно, это и не дорога, а извилистая просека, залитая водой. Под бурой жижей скрыты ухабы, канавы, узловатые корневища.
Зарывшись в илистую грязь, вереницей стояли немецкие машины, тягачи, орудия. То тут, то там рявкали моторы; машины вздрагивали, напрягались, рванувшись с места, еще глубже уходили в вязкое месиво.
Гитлеровцы гнали людей по грязи вдоль колонны, в сторону Кукишева. Толя, Володя и Юра молчали, считали машины и орудия.
— Запоминайте, потом сравним! — вполголоса сказал Толя. И добавил: — Ни черта тут нет особенного, фашисты тоже едут на Волоколамск. Иначе они свернули бы раньше. А теперь их путь через Осташево.
Немецкие саперы расставили людей по обочинам дороги, приказали пилить лес для настила. Толя работал в паре с Володей. Рядом с ними трудились Юра и дед Карасев. Пилить было трудно: тупая пила не лезла в сырую березу. И это было хорошо.
Немецкие автоматчики, не обращая внимания на стариков, зорко охраняли парней и девушек. Толя пилил и с тревогой поглядывал на Юру: тот все косился на лесную чащу. Толя, как будто за топором, подошел к другу и шепнул: «Бежать только по моему сигналу. Приказываю!»
Юрка с удивлением взглянул на товарища. Глаза Толи были серьезны и строги. Впервые он отдавал приказ и впервые почувствовал ту ответственность, какую налагает на человека слово «приказываю»…
Гитлеровец стоял в трех шагах. Работа продолжалась. Толя с Володей подпилили наконец березу.
— Вали в чащу! — шепнул Толя.
Береза, прошумев, рухнула между двумя елками, заклинилась.
— Отлично, до вечера работенки хватит!
Подбежал солдат, заорал: