успел, а с войны пришел на костылях, было не до любви, мечтал дожить до того дня, когда
проснешься - и не рвет, не дергает тебя дикая боль, когда станешь нормальным
двадцатилетним человеком. Ждать пришлось довоьно долго, лет пять или даже шесть.
Потом была долгая семейная жизнь, без особых любвей, без взлетов страсти и без
разочарований. За долгие годы выработалось какое-то особое чувство: любовь не любовь, дружба не дружба - просто незаметно срослись, как симские близнецы, ведь столько вместе
прожито-пережито: и хроническая учительская нищета, и тревоги за детей, и болячки - всего
хватало. Мне было 70, когда ее не стало, о другой женщине я даже не помышлял.
Поезд ушел, и на безлюдном перроне я один.
У Ильи, по его словам, была в молодости любовь, но неудачная.
- На первом курсе,- говорил он,- был у нас драмкружок. И вот как-то зашла на репетицию
девчонка с геофака - и все, кончились мои репетиции, только и света в окне , что она, Лиля.
И взаимно, никаких соперников, ревнючих переживаний, даже в гости к ее родителям ездил, в райцентр. И тут война. Я с первого дня в армию, она к родителям своим. Повоевал я с
немцами и с японцами, в конце сорок пятого года демобилизовался, прискакал домой - а моя
Лиличка, оказывается , во время войны замуж выскочила - за полицая! Полицая того
партизаны расстреляли, осталась она одна с пацаненком. Всѐ это поведала мне ее подружка.
Сказала, правда, что замужество то было вынужденным, чтоб немцы не угнали в Германию, семейных они не брали. И горюет, дескать, Лили только обо мне. Ну, то, что так многие
спасались от угона в рабство, я знал, и это бы меня не остановило, но - за полицая! Меня
корежило от одной мысли, что я стану наследником полицая! Так и не поехал, не захотел
даже увидеться. А другой любви так и не появилось...Баб хватало, но чтоб хоть раз
захотелось с какой-нибудь связать жизнь - нет, ни разу.
Как-то на бордвоке подсели к нам три подруги-бабульки из соседнего дома, стали
подначивать бобылей: дескать, не потому ли бобыли, что уже ни на что не способны.
Илья подмигнул, жестом фокусника выдернул из-зи спины воображаемую гитару, ударил по
"струнам", запел:
Как женился я - раскаялси-и,
Да уж поздно, делать нечего:
Обвенчавшись, не разженисси-и,
Со своей дорогой не распрощаесси-и!
- Вон очто!- засмеялась Роза ( она и в самом деле походила на розу, только с облетевшими
лепестками). - Трусил?
- Трусил, конечно, как не трусить! - смиренно согласился Илья.- В ваших нежных лапках
такие острые коготочки, а я с детства боюсь щекотки! Нагляделся на счастливчиков, всю
жизнь наслаждался чужим счастьем!
- А жием мы только ссоримси-и
Да своею роднею похваляемси-и, - пропел он, хлопнул по "струнам" и тем же шикарным
жестом выбросил "гитару" в океан.
- Отважный народ в нашем доме живет!- насмешливо констатировала Роза.
- Мужиков только нету, нам не везет! - подхватила толстушка Соня.
- Сонечка, как бывший мужчина свидетельствую...
- Бывшие мне ни к чему!- смеясь, перебила та, бабульки дружно поднялись и продолжили
свой моцион.
- Скучно мне с ними, - вслед им вздохнул Илья.
- С кем? - не сразу врубился я.
- С бабами.
- А-а... и давно уже стало скучно?
- Как раз с тех пор! - отшутился он, мы расхохотались.
- Шмендрик ты, мин херц, - отсмеявшись, сказал я.- Все наши старушки о тебе лишь и
печалятся!
- Не все,- прищурился он. - Я знаю двоих, что давно уж держат на прицеле именно тебя!
- Я бэ-у третьей категории, подлежащее списанию. Точка. Но ты-то, похоже, еще в строю, а?
Он загадочно усмехнулся и не ответил.
Скучно ему, видите ли. А треплется с ними по полдня, и ничего, жив. Мне же наших милых
дам хватает максимум на полчаса, затем нахожу повод потихоньку испариться, уползти в
свою раковину, к своим книгам и шахматам.
И вдруг Илью как подменили, целыми неделями стал пропадать, мы виделись все реже. А
началось все это с того, что начальство нашего комьюнити предложило желающим
экскурсию в какой-то музей Манхэттена, даже выделило небольшой автобус. Желающих
набралось человек 15.
И вот едем мы обратно, публика наша судачит обо все на свете, кроме того, что видели в
музее, а все на свете это о том, что на Брайтоне все дешевле, чем у нас, а Манхэттене цены и
не подступись, а в Киеве Тимошенко мутит воду, а в сто двадцать пятом доме старик-
итальянец с шестнадцатого этажа провонял весь коридор, хоть полицию вызывай...