Тут же грохочет выстрел, и чётко слышу, как пуля впивается в доски пола. Там, где я только что стоял. Шаг вперёд и выстрел в ответ. Почти наугад, по памяти. И тут же назад, под прикрытие стены. Всё, поиграли в демократию и терпимость — хватит. В глазах прыгают разноцветные пятна, крепко зажмуриваюсь несколько раз, ещё сдвигаюсь в сторону на пару шагов и чуть отворачиваюсь, стараясь боковым зрением поймать хоть какое-то движение наверху.
Этот приём срабатывает, успеваю заметить метнувшуюся тень. Тут же стреляю в это движение, слышу вскрик и, плюнув на всё, несусь вверх по лестнице широкими шагами, перепрыгивая за раз через несколько ступеней. Замираю перед площадкой, прижимаюсь к ступеням, почти распластываюсь над полом, вслушиваюсь в тишину. Глаза зажмурил, опасаясь очередной порции света.
В здании ни звука. Лишь моё запалённое дыхание разносится по площадке. Стоп, какое такое моё? Я же совсем не запыхался, так что это не я!
Призрачный бледный свет проясняет темноту, это за окнами союзница-луна выглянула из облаков, к моему счастью. Потому что успеваю приоткрыть глаза и заметить стальной отблеск лежащего совсем рядом фонаря. Того самого, выпавшего из руки подстреленного бандита.
Тихонько тянусь к лежащей коробочке, грохочет совсем рядом выстрел, руку бьёт и обжигает, а я стреляю на вспышку, прокатываюсь через площадку и стреляю ещё раз на стон. И замираю. Тишина. В лунном свете еле заметно клубится дым сгоревшего пороха, кислый запах щиплет нос.
Сколько их? Ещё кто остался или уже всё?
На улице сухо трещит приглушённый окном револьверный выстрел, заставляя напрячься. Тут же ему в ответ вторит звонкий винтовочный. Через секунду вспыхивает короткая заполошная стрельба и сразу же обрывается, в стёклах лестничного окна заметались изломанные в лунном свете тени. Кавалерия подоспела…
Тьфу, ты. Караул на свободу вырвался. Двойное оконное остекление позволяет услышать практически неразборчивую ругань снаружи, команды начальника. Снова скрипит входная дверь и остаётся открытой. И никто не заходит. Опасаются. И правильно делают.
— Здание окружено! Выходите по одному, оружие перед выходом выбрасывайте на землю!
Я даже хмыкнул от умиления. Прямо чем-то родным повеяло.
— А некому выходить! — пришлось ответить. — Двое их тут пока было, да ещё один на улице рядом со входом должен лежать связанный. Вы там посмотрите внимательно.
— А ты кто?
— Поручик Грачёв. Лётчик.
— Знаем такого. Только сам понимаешь, поручик, это только слова. Ты бы спустился вниз и во двор вышел.
— Не могу, коридоры держу, — вот оно мне нужно, спускаться-то? — Лучше уж вы сюда поднимайтесь.
— Уверен, что больше никого не осталось?
— Потому и говорю, что поднимайтесь. Потому как совсем не уверен.
— Поднимаемся.
Входной проём двери внизу на мгновение заслонила чья-то тень, скользнула к лестнице и замерла в неподвижности.
— Да поднимайся, лестница безопасна. Я на верхней площадке, коридор в обе стороны держу.
— Ну что тут у тебя? — На ступеньки рядом со мной мягко опустился начальник караула, обдал крепким запахом табака и пота.
— Один перед тобой, видишь? Второй вон там, чуть дальше по коридору, — качнул револьвером, указывая направление. Руку дёрнуло резкой болью. Прошипел сквозь зубы. — Больше никого не вижу и не слышу. Но одному идти проверять как-то не хочется.
— Это понятно, что не хочется… Подвинься… — приподнялся и обернулся назад. Скомандовал. — Поднимаемся наверх, осторожно. И проверяем коридоры с кабинетами.
Чтобы не мешать солдатам, вжался в стену, а потом и вообще спустился вниз на несколько ступеней. Уселся, облокотился спиной на балясины перил. Всё, моя война здесь закончилась. Отвоевался. Мимо один за другим протопали солдатики, скрылись в левом и правом крыле. А мне пора на выход.
На улице дождался начальника караула, коротенько, буквально в двух словах рассказал о последних событиях, да распрощался, сославшись на боль. Дожидаться приезда начальства и полиции не хочу, если кому буду нужен, завтра пусть меня вылавливают.
Пока шёл до гостиницы — рука разболелась. Рукав кровью пропитался. И течёт ведь еле-еле, а всё равно весь мундир измазюкал.
Расстегнул пуговицы на манжете, закатал рукав, осмотрел рану при скудном свете фонаря. Царапина, ничего страшного, пуля вскользь прошла, чуток шкуру попортила. Кровь почти остановилась.