Полковник смотрит мне прямо в глаза, и я чувствую, как уши мои краснеют. Достаю фуражку и направляюсь к выходу.
— Постойте! — останавливает меня Николай Федорович. — Вы хотите туда съездить? Я все понял... Старые друзья, товарищи...
— Да-а, — чистосердечно признаюсь я.
— Тогда езжайте. Завтра же езжайте туда. И, кстати, неплохо вы придумали — стыки рубежей все-таки согласовать надо. Это главное.
И вот командировочное предписание уже в кармане. Оно, правда, не очень нужно, так как меня там, в штабе фронта, многие хорошо знают, но мало ли что в пути может случиться.
«Оппелек» наш вначале болезненно «зачихал», окутывая неприятной синеватой бензиновой дымкой своих пассажиров, а затем неожиданно рванулся с места. Водянник не решается больше глушить мотор, и мы, на ходу помахав нашим товарищам, трогаемся в путь.
Дороги в Польше неплохие. Хотя они не очень широкие и рассчитаны только на одну ленту движения в каждую сторону, но ездить по ним одно удовольствие. Машина идет почти все время на одинаковой скорости, без рывков. Шуршит под колесами крепко укатанный гравий.
По пути мы решили заглянуть к Алексею Константиновичу Сычеву и захватить его с собой.
— А як же с Кувакиным... Хиба туды не пойдем? — удивляется Водянник.
— Кувакину твоему, наверное, все время икается. Поедем, конечно. А Сычева помнишь?
— Якого? Цього высокого, що у нас у штаби?
— Да нет. Помнишь, под Сталинградом, на переправе в Светлом Яру, такой молодой был старший лейтенант.
— Згадав, — обрадованно кричит Водянник, стараясь своим голосом пересилить гул идущего нам навстречу танка.
— Вот мы сейчас и едем к Сычеву.
Чем дальше, тем все оживленнее дорога. Чувствуется, что мы уже близко к линии фронта. Сычева нахожу на опушке леса.
— Потолстел ты, браток, — говорю я, обнимая Алексея Константиновича.
— Не под Сталинградом ведь.
На Волге он покорил меня своим мужеством, хотя порой больше напоминал ученого, чем боевого командира. Лёссовые породы не давали и там покоя старшему лейтенанту. Помню, под подушкой в убежище увидел я у него толстый учебник Н. М. Герсеванова «Динамика грунтовых масс». Осенью 1942 года мне это показалось странным, если не сказать больше — неуместным.
Дальше мы едем молча. Сычев, закрыв глаза, как будто дремлет, а я смотрю вперед, наслаждаясь красотами предгорья Карпат. Дороги все извилистее и то круто идут вверх, то тянутся по зеленым долинам.
С холма нам хорошо видна широкая ложбина и зеленые крыши домов, поставленных ровными рядками.
Расстояния здесь обманчивы. Сверху казалось, до поселка рукой подать, а, между тем, больше часа прошло, пока мы добрались до его окраин.
— Оказывается, сегодня воскресенье, — громко говорит Сычев, с восторгом поглядывая на молодых красивых полек, — а мы про этот день с начала войны забыли.
Проезжаем еще две — три улицы и упираемся в знакомый шлагбаум. Штаб фронта.
— Ха-ха-ха! — раздается за моей спиной необыкновенно громкий хохот. Это как из-под земли вырос Георгий Лукич Голега. — Пошли, пошли, — тащит он нас куда-то в лес.
— Кого я вижу? Мать моя, мамочка! — радостно вскрикивает Виктор Петрович Кувакин, увидев всех нас на пороге своего одинокого, заброшенного в глубь леса беленького домика. — Кругом тут, знаете, никого... только на рассвете шакалы воют.
— И не страшно? — ехидничает Теслер, первым подающий руку смелому комбату. — Понимаешь, заваливаются вчера к нам эти товарищи с первого Украинского и требуют, давай, мол, сюда Кувакина. Еле уговорил подождать до утра. Теперь принимай, ничего не поделаешь.
Неподалеку раздался взрыв. Георгий Лукич от неожиданности вздрогнул и побледнел.
— Ерунда, — успокаивает всех Кувакин. — Это моя гвардия заминировала завалы, чтобы фашисты не шлялись там, где им не положено.
Теслер в новой гимнастерке с шестью белыми звездами на погонах подходит к окну и прислушивается к шуму леса.
— А что, немцы и сюда иногда добираются? — спрашивает Сычев.
— Да, — отвечает улыбающийся Кувакин. — Но у нас тут кругом противопехотными заминировано... Бывает, гитлеровцы оставляют нам на память и пальцы рук и пятки ног, — смеется Виктор Петрович.
Тут раздаются подряд два сильных взрыва. Дрожат оконные стекла и посуда в буфете. У Кувакина от радости блестят глаза и желваки ходят по лицу, как маятники часов, туда-сюда, без остановки.
— Молодцы гвардейцы! Свое обещание выполнили. Придется к награде представлять. Где замполит? Спиридонын? Ах, да он там с ними, с солдатами, а я забыл.