Вмешивается Лосев:
— В самом деле, Лариса... кажется, если я не ошибаюсь, по батюшке Петровна, почему бы и не сыграть вам что-нибудь душевное?
Молодая женщина села в последний раз за свой рояль, взяла несколько аккордов и стала играть Шопена. Словами трудно передать наше состояние в тот вечер. Под эти чарующие звуки каждый вспоминал что-то свое. Как в калейдоскопе, перед глазами проходили разные, порой с большой дозой фантазии картинки минувших дней.
Лосев бормотал стихи, а Паша Аралов тяжело вздыхал. Только Миша Чаплин застыл в глубоком кресле и безмолвно смотрел на хозяйку дома.
— Браво, браво, Лариса! — дружно кричали гости, когда она закончила свой концерт. А на следующий день Лариса Петровна была уже далеко, наверно, где-то под Балашовом. Мы тоже собирались в трудный путь.
Военный комендант города вручил мне телеграмму: «Немедленно всем составом выезжайте Валуйки. Ильин-Миткевич».
Легко сказать «немедленно», а как в эту распутицу туда добраться?
Зашел Водянник. Он уже узнал о содержании телеграммы.
— Ну как, доберемся или здесь зазимуем?
— Оно, конечно, неплохо и тут перезимовать, — спокойно отвечает шофер, — только приказ есть приказ. Выполнять надо.
На другой день мы покидаем Старобельск и берем курс на Валуйки. В летнее время это расстояние можно с успехом преодолеть менее чем за сутки, но теперь такое путешествие на полуторке кажется рискованным и безнадежным делом. В этом мы убедились не более чем через час, когда в первый раз полетело сцепление.
На пятые сутки только благодаря мастерству шофера наша группа добралась до Веденеевки, недалеко от Валуек, и тут, к сожалению, мы узнали, что ехать дальше нет смысла, штаб фронта уже перекочевал по железной дороге в Воронеж.
Стало ясно, что вызывали нас в Валуйки для того, чтобы вместе со всеми ехать к новому месту дислокации. Но как быть теперь? До Воронежа кажется так далеко, как до синего неба, а чтобы подняться по грязи на гору из Веденеевки, надо где-то достать мощный гусеничный трактор ЧТЗ, которого нет здесь.
— Это я все устрою, — успокаивает Чаплин. — Дайте только срок.
Водянник тоже просит повременить, чтобы сделать кой-какой ремонт машины, запастись бензином. Словом, мы оседаем на несколько дней в этой большой деревне, покинутой только позавчера отделами второго эшелона штаба фронта. Наша машина стоит возле небольшого деревянного моста, рядом с кузницей. Теперь там вовсю хозяйничает Водянник и синеглазый солдат Вася.
— Бог на помощь, — приветствует их показавшийся в дверях Чаплин.
— Помогите, товарищ начальник, — просит Водянник, показывая на свободный тяжелый молот, лежащий возле наковальни.
— Ишь, чего захотели! А трактор кто будет доставать, — наступал на них Миша.
— Может, от те голубчики поработают молотом? — спрашивает он, показывая на Аралова и Лосева, возвращающихся из села.
— Танцуй! — кричит на весь двор Лосев и показывает мне сразу несколько писем.
— Понимаешь, наша полевая почта оставила здесь.
Я, конечно, танцую на радостях. Да как не танцевать, если эти письма ждал два месяца и написаны они женой. Весь вечер снова и снова перечитываю исписанные знакомым и дорогим мне мелким почерком листки, пришедшие из далекой деревни Пензенки, затерявшейся в степях Саратовской области.
До штаба фронта в 1941 году нам добраться так и не удалось. Кто отступал тогда по дорогам Воронежской и Курской областей, тот хорошо помнит черноземное месиво, в котором застревали тысячи машин.
Сколько раз мы, промокшие за день, ночевали в поле или в близлежащих от дорог пустых глиняных сарайчиках. Сколько дней провели без еды и курева, ночей без сна и отдыха. Иной раз бывало посчастливится к ночи добраться до какого-нибудь хуторка или маленькой деревушки. Зайдешь в спящий дом, спросишь: «Хозяйка! А, хозяйка, нельзя ли у вас переночевать?» Из темноты обычно отвечали: «Заходи, сынок, заходи. Корову во двор выведем, овцу подвинем, место всегда найдется».
И хотя рядом с овцами спать не так уж удобно, но кто тогда думал об удобствах.
После Россоши дорога улучшилась, и в канун 24-й годовщины Октябрьской революции мы подъехали к Дону, напротив города Павловска. Мост через реку ремонтировали наши саперы. Не оставалось ничего другого, как заночевать в рядом раскинувшейся деревне Белогорье.
В отведенной для постоя хате, в убранной по-праздничному горнице, сидели девушки и слушали радио. Я подошел поближе к репродуктору и услыхал знакомый глуховатый голос И. В. Сталина. Его неторопливая речь вселяла в нас уверенность, что не все потеряно и что вместо сегодняшней черной ночи на притихшем Дону будут еще солнечные дни.