— Живот болит немного. — Она показала пальцем куда-то под печень. — И тошнит.
— Ах живот! — вдруг как-то даже облегченно присвистнул врач. — Ну показывай свой живот, я как раз по животам и специалист.
Он долго переворачивал Сашу с боку на бок, заставлял вдохнуть и надуться, больно давил ей живот, и с каждым новым поворотом лицо его снова становилось все мрачнее и мрачнее. Саша иногда не выдерживала осмотра и тихонечко ойкала.
— Тише ты! — шикала тогда на нее мать.
Наконец, перестав мять живот, Александр Петрович спросил у фельдшера:
— Дежурная лаборантка здесь?
— Кровь надо сделать?
— И кровь, и мочу. — Доктор оставил Сашу и повернулся к Марии: — Страховой полис у девочки имеется?
— Богомольцы мы! — растерялась Мария. Она что-то слышала про полис, но что это такое, точно сказать не могла. Медсестра по весне ходила по дворам и всем что-то такое говорила, но Марии все некогда было узнать подробности. А потом она стала собираться в дорогу.
— Медицина у нас теперь платная, кто анализы оплачивать будет? — спросил врач.
— Может, не надо анализов? — испугалась Мария. — Вы просто скажите, какие таблеточки надо попить, мы вернемся домой и в аптеке купим! — попробовала она уговорить сердитого доктора.
— Таблеточки… — пробурчал он и сел к столу заполнять какую-то бумагу.
В комнату тем временем вошла девчушка в замызганном белом халате и велела Саше вытянуть палец. Доктор ждал новый взрыв плача, Но Саша перенесла процедуру на редкость спокойно.
«А девочка-то терпеливая», — подумал Александр Петрович и сказал Марии:
— Ожидайте!
Сам Якушев пошел наверх. Он практически не сомневался — у Саши был острый аппендицит, причем давность имел вторые, а может, и третьи сутки, и он, как хирург, прекрасно представлял себе, чем это может закончиться.
Он посмотрел на часы. До отхода автобуса оставалось час тридцать.
«Дима, наверное, уже вернулся, — подумал он. — Придется ему снова в операционную идти. Ничего, молодой еще, пусть учится, привыкает…» Дверь в ординаторскую отворилась легко, но там по-прежнему никого не было.
— Дмитрий Сергеевич еще не закончил? — крикнул он в глубину хирургического отделения.
— Не видела! — отозвалась медсестра из процедурки.
— Есть чистый халат какой-нибудь?
— Ваши все в стирке. Возьмите Бутыркина! Или мой! — хихикнула медсестра.
Якушев с отвращением накинул на плечи халат Бутыркина. Он не переносил на теле чужую одежду, пусть даже рабочую, и все свои халаты собственноручно метил у воротника кривыми стежками букв «А» и «П». Но сейчас выбирать было не из чего, и в халате доктора Бутыркина Александр Петрович вошел в операционную.
3
Старый аппарат искусственной вентиляции вонял газовой смесью как неисправный бензовоз. Анестезиолог сидел рядом с больным на неудобной табуретке, одним глазом наблюдал, как ходит вверх и вниз, дыша за больного, гармошка аппарата тридцатилетней давности, а другим глазом читал книжку. Операционная сестра, маленькая, юркая Лизавета Васильевна, поджав губы в ниточку, раздраженно перебирала на столике хирургические инструменты. Никто не знал, сколько Лизавете Васильевне лет, но сама она иногда с удовольствием рассказывала, как девчонкой была медсестрой во фронтовом госпитале. Сам Дмитрий Сергеевич, взмыленный, с залитым потом лбом, ожесточенно орудовал в операционном поле. Якушев подошел и, закрыв рот воротником халата, заглянул Диме через плечо.
— Что ты так долго?
— П-п-пришлось р-рану р-р-расшивать. — Дмитрий Сергеевич с детства заикался. В обычное время это почти не было заметно. Когда же он волновался, заикание происходило на каждом слове.
— Почему?
— Я у-уже н-на к-к-кожу с-с-стал ш-швы н-н-накладывать, а Л-л-л-лизавета в-в-вдруг г-говорит: «М-м-м-м-москита о-одного н-н-не х-х-хватает…»
Москитами назывались небольшие кровоостанавливающие зажимы.
— Так ты все назад расшил? Москит ищешь?
— Н-ну да! Н-найти н-не могу! У-уже все по третьему р-р-разу п-п-проверил!