Выбрать главу

Его прозвали так за одну странную и для всех не очень приятную повадку.

Старик просыпался чуть свет. Летом, отпив свой кофе в совершенном одиночестве, он с первыми лучами солнышка выходил в сад осматривать свои цветники. Он был давний любитель-садовод. В городке коттеджей славились его георгины. Грунт и особые удобрения — калийные, фосфорные и тому подобные — старику доставляли без особых затруднений на гэсовских самосвалах, выписывали на склады строительства, хотя трудно было усмотреть надобность в удобрениях для возделывания, скажем, «бычков» защитных или для намыва земляной плотины. Но это все без лишней волокиты, «шучьим словом» своим устраивал, бывало, старику секретарь-референт Купчиков. Само собой разумеется, Николай Карлович ничего не знал об этих делах своего тестя. Тесть был хитер и болезненно скуп. Он и от дочери ухитрялся скрыть, что продает свои знаменитые георгины на местном рынке по пять рублей за штуку, войдя в тайную сделку с одной из домашних работниц. Она была его комиссионером.

Бегло осмотрев свой цветник — все ли в порядке, старик, опираясь на палку, медленно принимался прогуливаться по улицам городка. Его тешили встречи со знакомыми инженерами или их женами, спешившими на автобус. Он первым, даже не дожидаясь иной раз приветствия, в нетерпении останавливал их. «С добрым утром! — говорил он медовым голосом. — Как поживаете, как здоровье?» — «Спасибо, ничего», — следовал обычный ответ. Старик прищуривался и долго грозил пальцем. «Ой, ошибаетесь, ой, ошибаетесь, дорогой», — говорил он очередной своей жертве. «Почему?» — удивлялся человек. «Желтизна склеры у вас! Имейте в виду, это один из ранних признаков рака. Не запускайте! Вспомните меня, старика, да уж поздно будет!»

Ошарашив этакими приветствиями одного из своих знакомых, он опять принимался за прерванную прогулку, дожидаясь следующей жертвы.

Мало-помалу обитатели городка стали по утрам сторонкой обегать коттедж Андриевских, только чтобы не встретить зловещего старца. Еще издали, завидев его на своем пути, соседи бледнели, особенно женщины: «Ой! Свернемте, пожалуйста, вот «С добрым утром» идет.

Здоровых людей он ненавидел, морщился, словно хватив уксусу, если встреченный им знакомый говорил, что на здоровье, дескать, слава богу, не жалуется. И, конечно, пытался его разубедить.

Сатановский знал эту слабость старика. И потому сейчас, войдя в столовую из будуара хозяйки, проследовавшей на кухню, Ананий Савелович на замечания вредного старца, что у него, Сатановского, что-то подглазницы подпухли, только развел удрученно руками и сказал:

— Боюсь, что финита ла комедиа!

— Что так? — встрепенулся старик.

— Только прошу вас не разглашать...

Старик, вне себя от наслаждения, лишь покивал головой: будьте, мол, спокойны.

— Цирроз почек у меня, дорогой Петр Григорьевич. Плохи мои дела! — сказал Сатановский.

— Это непоправимо! Пока медицина бессильна. Цирроз и рак! Но как же вы могли быть так беспечны? Ай-ай-ай!..

И всякий раз, приходя в их дом, Сатановский для утешения старика придумывал себе какую-нибудь новую и непременно неизлечимую болезнь.

Зато и старик души в нем не чаял. Невзирая на свою ужасающую скупость, он, узнав от Игоря, что у Сатановского день рождения, однажды собственной рукой срезал для него десяток георгинов и послал с Игорем. Таков был тесть Андриевского.

Потирая с мороза руки, Николай Карлович весело, по-мужски переглянулся с Сатановским и указал взглядом на бутылочку коньяку.

— Коньячок «Двин»! С этим не шутят! Его же и монаси приемлют! — отвечал тот.

Стали усаживаться.

Надо ли говорить, что сервировка стола Андриевских была безупречна.

Одно только «пятно», как говорила сама хозяйка, омрачало всякий раз и ее настроение и ослепительную белизну скатерти: возле прибора Николая Карловича — потому что все остальные не разделяли его вкуса — неизменно красовалась банка «трески в масле». Это были его излюбленные консервы.

— Ну, почему не шпроты? — стонет Августа Петровна. — А то, право, стыжусь гостей!

— Да потому, матушка, что это у меня любимые консервы! — резонно отвечал он. — Я же никому больше их не навязываю. Оставьте и вы меня в покое.

И, уступчивый до робости во всех домашних и семейных делах, треску в масле Андриевский таки отстоял.

Однако сегодня он, к большому огорчению, увидел перед своим прибором банку со шпротами.

Жена исподтишка наблюдала за его лицом.

Оно вдруг стало мрачным и злым.

— Знаю, знаю! — сказала она в раздражении. — Сейчас она будет перед тобой, твоя любимая треска в масле!