Ананий Савелович, опережая ее, вскочил и по-простому, без стеснений, как человек свой, помчался на кухню самолично открыть треску в масле. Он вскрыл консервы с привычной сноровкой, на мгновенье замедлил над ними, оглянулся... Дверь из кухни в прихожую закрыта. Сатановский с быстротой фокусника вынимает из кармашка маленькую, с наперсток, скляночку и вкапывает в консервы каплю, одну только каплю какого-то желтого масла, очень похожего на то, какое в жестянке с трескою.
Через минуту он поставил перед Андриевским банку его любимых консервов. Затем обратился к хозяйке, и по его лицу было видно, что он приготовил какую-то примиряющую шутку.
— Мадам! — сказал он торжественно-шутливо, вытаскивая из внутреннего кармашка лист бумаги с каким-то текстом, отпечатанным на машинке. — Прошу у вас минуточку внимания. Это очень важно для всех жен. Я перепечатал сие из одного чешского журнала. Называется «Инструкция для женщин». Зачитываю параграф восемнадцатый: «Не сажайте мужа на цепь — лучше держать его на шелковых нитях. Умейте создать для него иллюзию свободы!»
— Вот именно! — проворчал, смеясь, Андриевский.
Засмеялась и Августа Петровна и сразу повеселела.
50
«Ментор» и его «Телемак», возбужденные шампанским, долго не могли уснуть тогда, после семейного ужина. Курили. Смотрели в темноту. Неторопливо беседовали о разном.
Выполняя обещанное, Сатановский провел «буровую разведку» в сердце своего «юного друга»: так именно любил он называть его. И это не стоило ему особых усилий. Игорь сам жаждал открыться своему «учителю жизни».
Тому оставалось только слушать да изредка бросить какой-нибудь наводящий вопрос.
По огоньку папиросы, плавающему во тьме, видно было, что Игорь привстал с подушки и полулежал, опираясь на локоть.
— Ананий Савелыч! — слышался его взволнованный голос. — Я боюсь, что даже вам не понять того чувства, какое я к ней испытываю!
В ответ раздается снисходительный смешок Сатановского.
— Ну конечно, мой юный друг! — произносит он. — Ведь любовь — это открытие вашего поколения! Что же делать? Мы, старые олухи, и не подозревали, что существует такое замечательное явление — любовь! Дорогой мой! Был ведь и я юношей, уверяю вас!
— Не «вас», а «тебя». Мне приятнее, когда вы говорите мне «ты».
— Хорошо. Пусть будет так. Не сердись, Игорь, но на твою девочку не только ты один заглядываешься: чертовски хороша!
— Ведь правда? — радостно восклицает Игорь. Видно было по огоньку папиросы, что он уже сел на постели и повернулся лицом к собеседнику.
— Сколько ей лет, твоей Кармен? — спросил Сатановский.
— Двадцать два.
Слышится неопределенное хмыканье.
— Что? — обеспокоенно спрашивает Игорь, и чувствуется, что он готов соскочить со своей кровати и зажечь огонь, только чтобы увидеть, с каким выражением лица произносит это свое «гм» его наставник. — Разве это много — двадцать два?..
— Нет, напротив. Это возраст расцвета. Это весна девушки.
— Так почему же вы, когда я сказал, то...
— Могу я быть с тобой откровенным?
— Ну конечно. Что за вопрос?
— Обещаешь не впадать в свирепость?
— Обещаю.
Игорь весь замер. И Сатановский начинает говорить — медлительно, подыскивая выражения.
— Видишь ли, Игорек, двадцать два года — это и немного и много для девушки. Скажи: тебе было бы безразлично, любила до тебя кого-нибудь твоя Клава?
— Нет, конечно. Но почему вы...
— Постой, постой, я не собираюсь уклоняться. Скажу все... Видишь ли, Игорек. Я знаю жизнь, конечно, несравнимо больше, чем ты, ибо ты мне почти в сыновья годишься. Ты, как свойственно и твоему возрасту и твоему благородному сердцу, идеализируешь людей. В особенности девушек.
— Нисколько! — задетый за живое, горячо возразил Игорь. — Я вижу, что вы сами идеализируете наше поколение. Нашли идеалистов!
Игорь рассмеялся.
Сатановский помолчал.
— Допустим, — отозвался он. — Грустно, конечно! Но не об этом начали мы разговор. Клаве твоей двадцать два года. Она очень здоровая, очень красивая девушка. Надо полагать, лет с шестнадцати подвергается самым грубым атакам со стороны парней, молодых мужчин, которые в этом кругу, ты сам знаешь, не очень-то склонны к платонической любви! Короче говоря, — прости за жестокость! — она, конечно, давно уже не девушка.
— Ложь! — выкрикнул Игорь, и огонек папиросы, отшвырнутой им, описал во мраке огненную кривую.
Игорь откинулся на подушку. Он тяжело дышал.
— Я бы попросил вас, Игорь, взять обратно свои слова! — сказал Сатановский, и слышно было, как в темноте он нашаривает свою одежду, которую он клал всегда в образцовом порядке на стул возле кровати. — Иначе, — продолжал он, — к великому моему сожалению, я сию минуту принужден буду, невзирая на глубокую ночь, покинуть ваш гостеприимный кров!