Игорь сразу начал с того, что попросил у нее прощения за обиду, которую он невольно нанес ей тогда, в Доме культуры.
Тонкая ее бровь наплыла болезненно-гневной морщинкой к переносью. Но, увидав жалкое выражение виновности на лице Игоря, Клава только тряхнула гордо головой и сказала:
— Ну, а что ты уж очень винишь себя? Матери все одинаковые. Не мог же ты ей при всех сказать: «Нет, мама, я не сяду с тобой, хочу сесть с Клавой Хабаровой!» Я не обиделась — поняла.
Игорь был растроган.
— Какая ты умница! А все-таки знаешь, что она сказала о тебе?
— Откуда же мне знать?
— «Какой прелестный дикий цветок!»
Клава улыбнулась сквозь строгость.
Игорь сказал: — В общем она, быть может, и неплохая старуха,
моя мама. Но у нее множество идиотских предрассудков.
— Игорь! Как тебе не совестно так о своей матери говорить?
— А чего я, собственно, сказал? Вот еще! Она
же ничуть не жалеет меня: «Только через мой труп». Это она мне сказала, когда я заикнулся, что хочу жениться на тебе.
Они стояли у окна лицом друг к другу и разговаривали.
Глядя на нее, он почувствовал, как безнадежная тоска-ревность, и не к какому-то одному, определенному мужчине, а к неизвестному, который, быть может, завтра же отнимет эту девушку у него, станет ей мужем, стиснула его сердце. Как понял он в этот миг выражение: «Свет не мил!»
— Клава! — тихим голосом сказал он. — Я что-то устал. Я присяду.
— Ты не заболел ли? — тревожно спросила она.
— Нет, я так просто. Вот посижу — пройдет.
Он опустился в изнеможении на диван и прикрыл ладонью глаза. Вдруг он услыхал ее сильный и легкий шаг и почувствовал, что она стоит перед ним. Он поднял лицо.
Она слегка откинула его голову ласковым и в то же время властным движением.
— Слушай, — сказала она, — ты любишь меня?
— Клава!
— А я давно знаю, что люблю тебя. И никогда никого я до тебя не любила. И не надо мне, чтобы обязательно выйти за тебя замуж. Пусть не боится твоя мама! Я люблю, и все!
Она властно поцеловала его...
Вскоре после этого дня мать Игоря суровым упреком встретила Сатановского:
— Я так вверилась вам, а вы знаете, что он на днях мне преподнес?
Тот понял, что речь идет об Игоре.
— Да?
— Он прямо заявил мне: «Мы с нею — муж и жена. В конце концов разве я не могу быть самостоятельным? Я инженер. Если ты не дашь согласия, мы уедем с нею, и все».
Августа Петровна заплакала.
Сатановский стал утешать и успокаивать ее.
— Да полноте вам! — говорил он. — Что особенного случилось? Ну, ваш беби сошелся с девушкой. Но, уверяю вас, отсюда еще далеко до официального брака. И я клянусь вам, что этого никогда не будет!
— Вся моя надежда на вас!
И друг семьи вскоре оправдал ее надежды.
Первая заметила это не мать, а Клава. Сначала она заметила, что Игорь стал тревожным, странно-пугливым, — вздрагивал от стука упавшей чайной ложечки. У него временами назойливо и неприятно подергивались ноздри и верхняя губа. Однажды, заметив это, Клава сказала ему:
— У тебя насморк! Забыл платок носовой? Возьми мой.
Он обругал ее дурой и зло оттолкнул. Она заплакала. Он хмуро и безучастно слушал ее плач. Потом порывисто встал, молча поцеловал ее руку и вышел.
После этого долго не приходил. Затем позвонил как-то ей на работу: «Приду. Останусь у тебя».
И действительно пришел и остался. И всю ночь боялась она, что услышат соседи: Игорь почти до утра громко, хвастливо говорил, говорил, говорил. То хвастался своей непомерной силой: кинулся ни с того ни с сего поднимать себе на спину, как грузчик, тяжелый платяной шкаф; утверждал, что ему ничего не стоит расшвырять хоть целую ватагу парней, что он в одиночку может своротить и сбросить в Волгу десятитонную пирамиду, и тащил Клаву сейчас же, немедленно, — а было уже около двух часов ночи! — пойти с ним на дамбу, где все еще под шубою снега, как белые палатки, стояли неизрасходованные на перекрытии пирамиды.
— Игорь, перестань. Ты что, пьян? Зачем мы пойдем туда? Вот, скажут, сумасшедшие, да и далеко: почти десять километров, — пыталась она его образумить. — Я устала, Игорек!
— Чепуха! Я донесу тебя на руках!
Он схватывал ее на руки, как ни сопротивлялась она, и, крепко стиснув, начинал почти бегать с нею взад и вперед по комнате. Напрасны были ее попытки успокоить его. И она впрямь изумлялась этому взрыву чудовищной силы у него, такого изнеженного и хрупкого.
А между тем пьян он не был. Дыхание было чистое.
Измучившись, опасаясь, что он душевно заболел, едва-едва уговорила она его под утро лечь в постель.
И тогда началось иное.
Заснуть Игорь не смог. Стонал и хныкал, ногтями раздирал себе грудь, извивался, как раздавленный червь, молил Клаву убить его.