— Я мерзок, о, ты не знаешь, как я мерзок, Клава! Мое дыхание заражает воздух! Убей меня!..
Только около десяти часов утра заснули они: он — вычерпав дотла все свои душевные и телесные силы в загадочном для нее приступе возбуждения, она — изнемогшая от слез, обессиленная от возни с ним.
На работу Клава не пошла: она боялась оставить его в таком состоянии.
Все такой же удрученный, расслабленный, Игорь попросил крепкого чаю и пил, пил его, пока не пришел в такой вид, что мог выйти на улицу, не возбуждая удивления прохожих.
— Что с тобой было, Игорь, родной мой? — спросила Клава.
— Не нужно, Клава, ни о чем не нужно расспрашивать меня, если ты любишь меня хоть сколько-нибудь! Больше этого не повторится! И никому ни слова. Иначе я погиб. Это вроде опьянения. Я ездил в город. И там один человек уговорил меня попробовать. Какая же это гнусность! Ты видела, каково мне было? Ну вот, клянусь, что никогда больше!..
— Ты попробовал дурман какой-нибудь?
— Да.
После этого происшествия он долго у нее не был. Она решилась позвонить сама. Он отвечал ей раздраженно. Однако пообещал скоро приехать. И не приехал — обманул.
Когда Клава вызывала его к телефону, между Игорем и Сатановским как раз происходило бурное объяснение.
— Ты суслик! — сверля его глазами, говорил пониженным голосом Сатановский. — Даже и в этом, в марафете, должна быть своя мера. Доза должна быть! А иначе, дружок, ты скоро попадешь в сумасшедший дом. Я теперь выяснил твою дозу, и больше ты от меня не допросишься ни одного порошка. Отстань!
Игорь упал перед Сатановским на колени, ловя его руку, чтобы поцеловать.
Дверь распахнулась. Вошла Андриевская и в ужасе отступила. Но Сатановский стоял лицом к двери.
Он рванул Игоря за рукав и одним рывком поднял его на ноги:
— Игорек! Я же тебе говорю, что у Хлестакова это вот так. Смотри: теперь я буду Хлестаков, а ты — Марья Антоновна.
Сказав это, он сам рухнул перед Игорем на колени.
— Марья Антоновна, не сердитесь! Я готов на коленях у вас просить прощения... Вы видите, я на коленях!
Затем, обратясь к Августе Петровне, он сказал, сделав пригласительный жест:
— Входите, входите! Как нельзя более кстати: вам выпадает роль супруги городничего. Ваша реплика: «Ах, какой пассаж!»
— Боже мой, как вы меня напугали! Опомниться не могу. Да что это такое у вас?
— Игоря драмкружок приглашает сыграть роль Хлестакова. А я, как ветеран самодеятельных подмостков, помогаю ему разучивать, — отвечал Сатановский.
52
Конец ноября. Там, где когда-то, в дни перекрытия, кипела яростная битва с бушующей рекой, где рычали моторы, орало радио и грозно шумел водосвал, там теперь по заснеженной плотине, соединившей навеки оба берега, спокойно идут и автобус, и самосвалы, и легковые, и пешеход.
Глянув из автобуса в сторону, человек не увидит Волги: огромный песчаный вал намытой земснарядами плотины закрывает и ее и горизонт.
Но если подняться на этот вал, то далеко к верховью откроется белая, блистающая под солнцем мертвизна ледяных торосов и заломов.
Но что это за скорлупки чернеются кое-где на этой заснеженной ледяной пустыне? Это остатки сцепов наплавного моста, которые так и не удалось «речному адмиралу» Кусищеву вывести своевременно с места перекрытия и перебазировать к защитным «бычкам» здания ГЭС.
Так и не удалось.
И, как всегда бывает в гидростроении на такого рода исполинских стройках, провал одного звена поставил все строительство перед лицом большого прорыва.
Пусть звучит парадоксально, но именно блистательное, совершенное менее чем в сутки перекрытие Волги и явилось одной из причин этого.
Фанфары, трубы, литавры! Ливень поощрений, премий, наград, отпусков. Сам начальник строительства Рощин, отдав на мосту свой знаменитый приказ Кусищеву: «Завтра в 10.00 первый сцеп должен быть выведен...», отбыл на самолете в свою десятидневку. Он был горд, и не было у него ни тени беспокойства: уж не впервой за эти пять с лишним лет заместителем его, полновластным, надежным, оставлялся на короткий срок главный инженер Андриевский. И никогда ничего непоправимого за этот срок не происходило.
И, наконец, Марьин. При всех своих недостатках человек он волевой, умеющий принять на себя ответственность за крутое решение, старый руководитель партийных организаций. Ведущий инженерный состав, в том числе и другие заместители Рощина, побаивались марьинских угрюмых и молчаливых взглядов, его загадочного черканья в записной книжечке. Марьин умел напустить холодок!