И дрогнуло от страха его сердце: уже за сотни метров до котлована «флагманский корабль» стало неудержимо тянуть в пучину. А тут, как нарочно, у всех на глазах разбило о железобетонную громадину «бычка» катер гидрологов, и один из них чуть не утонул. Тонущих спас, проявив беззаветную отвагу, хладнокровие и поразительное искусство вождения, моторист другого легкого катера.
В то же время стало ясно, что возведение удерживающих анкеров на скалистом правом берегу и прочие предварительные мероприятия потребуют двое, а то и трое суток. В «штабе» Кусищева стали раздаваться голоса, что вообще это предприятие отчаянное.
И «речной адмирал» принял решение: пока что вернуть наплавной мост туда, откуда он был в свое время выведен, то есть в бухту Тихую, иначе говоря — за три километра от здания ГЭС.
Но уже словно бы истощилось долготерпение теплой и солнечной, погожей осени! Лютая зима ударила враз. Морозы день ото дня крепчали. Река стала.
И эскадра сцепов оказалась запертой в бухте Тихой необозримым ледовым полем. А три или четыре сцепа были схвачены льдами вне бухты.
53
Взятые на выводку сцепов, обе комсомольско-молодежные бригады монтажников — верхолазов Бурунова и плотников Ложкарева — остались без работы. Однако Кусищев не отпускал их. «Вы у меня, ребятки, в резерве: чуть что, скомандую аврал, и вы тут как тут! А пока потерпите!» — утешал он их.
Вынужденное безделье и отсутствие нормального заработка привело к тому, что Гена Ложкарев от имени комсомольско-молодежной бригады пошел объясниться с Кусищевым.
«Речной адмирал» как будто этого только и ждал.
— Стыдитесь шкурничать! — заорал он. — Вы сюда не за длинным рублем, а по комсомольской путевке прибыли!
Слово за слово, и вожаку комсомольско-молодежной бригады был вручен «обходной лист», иными словами — расчет.
«Ключ» был подобран умело! На гидроузле уже начинались сокращения: люди, и одиночкою и бригадами, получив выходные и подъемные, готовились к переезду — кто на Ангару, кто на Днепр. Так что придраться к Кусищеву было трудновато: все как будто сделано по форме.
Пошумели ребята и ругнулись в сердцах. Приуныли.
— Вот! — сказал кто-то из ложкаревцев. — Асхата Пылаева лишились: он бы поговорил с ним!
— А скоро он выписывается?
И начался разговор об Асхате.
Месяца полтора тому назад с Пылаевым случилось несчастье: работая с верхолазами на арматуре, он упал, хотя и сневысока, и у него оказался перелом бедра. Лежал в больнице. Срослось отлично. Слегка прихрамывал. Ребята из обеих его бригад то один, то другой навещали своего прораба и любимца.
— Вот что, ребята, к Ивану пойдем, к Упорову! — выкрикнул Ложкарев.
— Правильно. Парторг. Пускай разберется!
— Иван Иванович постоит! Что, в самом деле, за безобразие? Уж если товарищ Кусищев сказал «увольняю», так и управы на него не найти!
Они двинулись искать Упорова.
Упоров только что вышел из постройкома и направился в управление, как раз к самому Кусищеву — ругаться по поводу увольнения ложкаревцев.
А ругаться-то и не пришлось!
Кусищев хорошо знал неотступность парторга правого берега Упорова, его напористость в делах, за которые он брался, да к тому же Кусищев понимал, что его поступок с молодежной бригадой отдает чуть ли не расправой, а у него, у Кусищева, был сейчас особый расчет опасаться малейшего отягощения своих служебных и партийных дел.
Поэтому, едва заговорил Упоров, что комсомольско-молодежные бригады — обе — не только не подлежат сокращению, но что и вплоть до монтажа последнего агрегата ГЭС без них не обойтись, как сейчас же «речной адмирал» изъявил согласие отменить свое распоряжение.
— Ну полно, полно, Иван Иванович, не агитируй, не теряй слов! — сказал он добродушным, приятельским басом, кладя свою пухлую руку поверх руки парторга. — Недоучли, недоучли. Признаю. Мы это поправим.
С этими словами он взял трубку телефона и позвонил в отдел кадров.
— Ну, вот и все в порядке, — сказал он. — Скажи ребяткам, что могут возвратить свои обходные листы. Приказ отменяю. За вынужденный прогул будет оплачено... Ну? Все?.. — спросил он торжественно и лукаво.
Иван Упоров не выразил ни радости, ни признательности, и это несколько обидело Кусищева.
— Нет, — отвечал Упоров. — Не все. Я хотел с вами поговорить еще об одном деле.
— Давай... — уже слегка поморщившись, сказал Кусищев и, отдуваясь, опять опустился в кресло.
— Я — об Асхате Пылаеве...
— А... — вырвался у Кусищева невольный возглас неприязненного припоминания. — Помню, помню!.. — И Кусищев в этот миг в самом деле явственно вспомнил гневно-насмешливое лицо Асхата во время их столкновения на бухте Тихой. — Это тот, что ногу сломал? Ихний прораб.