И они двинулись дальше.
Теперь они снова вышли на булыжную мощенку, рассекающую вдоль дно лощины, и двинулись к Волге, огибая исполинскую выемку земли, именуемую котлованом.
Комсомольцы и академик сошли с бровки котлована на уклонную дорогу в забой и остановились в сторонке, залюбовавшись работой бульдозериста. Бульдозер, управляемый юношей в кожаном шлеме, сновал взад и вперед по желтой насыпи отвала, как рачительный хозяин. Это была, объяснил Доценко, так называемая «планировка» отвала, то есть разравнивание вывезенной на отвал земли согласно плану и отметке. И что особенно поразило историка, так это изумительная быстрота, расторопность, с которою бегал этот тяжелый неуклюжий землеворот по отвалу, и в то же время та упорядоченность, та живая обмысленность движения, которая чувствовалась и в разваливании земляных куч и в поворотах машины. Тут не было холостых пробегов и, пожалуй, ни один метр пространства не был пройден зря, без того, чтобы не совершить какую-то часть полезной работы.
— Да-а, уж этот парень ни грамма горючего зря не сожжет! — сказал, отвечая академику, Петр Доценко.
— О! — воскликнул Аркаша Синицын. — Это классный мастер работает — Иван Иванович!..
Лебедев был несколько удивлен, что так важно, почтительно называют этого мальчишку по внешности — Иван Иванович!
— А мы уж так привыкли его называть, — объяснил Аркадий. — Редко — Упоров.
— Да сколько же ему лет?
В это время из котлована к ним легкой походкой вышла тоненькая девушка в широкой соломенной шляпе, какую носят обычно на южных пляжах, и в синем рабочем халатике с крупными перламутровыми пуговицами. Из кармана халата выглядывала записная книжечка с карандашом.
Все ей обрадовались.
— Леночка бежит! — невольно радостно вырвалось восклицание у Аркадия. А Тайминская, оборотясь к Лебедеву, сказала негромко и сжато, чтобы успеть сказать до того, как та приблизится:
— Это наш поэт Леночка Шагина, учетчица котлована. Ее стихи даже «Гидростроитель» печатает. И в танцах она у нас лучше всех.
Когда девушка, смущенно посматривая из-под шляпы на незнакомого человека, подошла к ним Аркаша вдруг поднял руки, требуя внимания, и тонким, язвительным голосом вскричал:
— Эврика! Вот кто наверняка нам скажет, сколько Ване Упорову! Леночка! — обратился он к Шагиной.
— Да, Аркаша? — спросила доверчиво Леночка.
И тогда, пренебрегая даже тем, что Нина Тайминская, стоящая рядом с ним, резко дернула его за рукав, Аркадий пропел:
— Леночка, а какого года рождения Ваня Упоров?
Девушка зарделась. Растерянность, боль от грубого, чужого прикосновения к душе отразились на ее лице. Она тотчас же наклонила голову, и широкие поля соломенной шляпы заслонили ее глаза.
— Знаешь, Синицын, — произнесла Тайминская, обдавая парня гневным холодком, — я думаю, что тебе, как секретарю комитета комсомола, больше подобает знать, кто из твоих комсомольцев какого года рождения...
10
Ближе к Волге, на самой пойме, виднелась рощица дикого тополя. Она осеняла реденькой тенью плоское дно пересохшего небольшого водоема. Это вязкое, глинисто-илистое дно уже растрескалось от жары.
Повыше, по берегу, трактор-тягач волочет куда-то целый дощатый домик, поставленный на деревянные полозья.
Весь берег заставлен кладями белого и красного кирпича. Высились стальные суставы и сочленения машин и агрегатов; стальные решетчатые стрелы длиною во много метров; какие-то колеса-валы в полтора, в два человеческих роста; барабаны, лебедки, ковши и чуть не в человеческий рост деревянные катушки с намотанным на них стальным тросом толщиной в запястье.
Виднелись огромные навалы стальных труб и тоже стальных водокрепких свай, иначе шпунтин, многометровой длины, с пазами-замками вдоль обоих ребер.
Возносились над всем этим скопищем машин и металла две-три высокие буровые вышки.
Поодаль от бровки котлована, на еще не копанном месте, шла под открытым небом сборка шагающего экскаватора-великана. Люди на нем казались куклами. И Лебедеву невольно припомнилось, как однажды на глазах у него, еще когда он был студентом, собирали цельный костяк мамонта: служители и студенты карабкались по лестницам, едва поднимая втроем-вчетвером одну кость, один бивень.
Здесь же, в десятке шагов, хозяева древнего поселка, который помнил еще Пугачева, переселяемые на новые места, разбирают по бревнышку последние дома.