— Да, Асхат Пылаев. Пока он еще в больнице. Но скоро выписывается и должен приступить к работе...
— Что же, хорошо! Что там ему, пособие требуется или комнату? — сделал попытку угадать Кусищев. Он явно торопился закончить этот разговор.
— Нет, ни того и ни другого, — отвечал Упоров. — Тут дело особое... Нога у него срослась хорошо. Но... с небольшим укорочением. Так врачи мне объяснили. Будет немножечко прихрамывать...
— В прорабстве не помеха, — буркнул Кусищев. — Переквалификации не потребуется. Специальности его это не повредит!
— В том-то и дело, что повредит. Да еще и как!
— Не понимаю.
— Не та его истинная специальность, по которой он сейчас работает. Не это его призвание!
И Упоров, сбивчиво и волнуясь, то и дело меняя слова, чтобы дошло до Кусищева, рассказал ему все: и о выступлении Асхата, и о высокой оценке, которую высказала о его способностях знаменитая московская балерина, и о том, что она обещала ему всяческое содействие в Москве, если он приедет поступать в балетное училище.
— И вот теперь это несчастье: нога срослась, но небольшое укорочение, хромота. Парень в отчаянии. Мечта его жизни — и вот все кончено.
— Что ж тут сделаешь! Тут уж никто не поможет. Приходится смириться.
— Можно помочь! — возразил ему Упоров. — И надо это сделать. Это же исключительный случай... Врачи сказали ему, что если отправить его в Москву, в институт ортопедии, то исправят полностью, так что и хромоты никакой не будет. Но для этого еще два месяца потребуется...
— Ну, вот закончим работу по зданию ГЭС, пускай поедет.
— Товарищ Кусищев, здесь медлить нельзя. Я, конечно, не понимаю всех этих медицинских подробностей, но врачи сказали, что каждый день промедления уменьшает шансы: неправильная тяга мышц закрепляется, что ли... Словом, если сейчас мы отправим его в Москву, то будет спасен парень. Будет спасен!
Кусищев щурился на Ивана сквозь дымок папиросы, выпуская через отставленную губу дымок. Усмехался и ничего не говорил.
Упоров не выдержал.
— Что вы смотрите на меня, товарищ Кусищев? — спросил он.
Этот вопрос как бы подхлестнул Кусищева. Он отложил папиросу, подтянулся и голосом жестким и неприязненным сказал:
— А то смотрю, что удивляешь ты меня, товарищ парторг правого берега, удивляешь! Только что гром и молнии метал: зачем сокращаем комсомольско-молодежные бригады в этакий-то, дескать, ответственный час!.. И вот нате вам: отпусти их бригадира-прораба в Москву на целых два месяца! Отпусти, не знаю зачем!.. Лучшего прораба, такого организатора!..
Этого Упоров не ожидал. Он даже повысил голос:
— Товарищ Кусищев!.. Это не серьезно. Геннадий Ложкарев, бригадир, вполне справится. Он может заменить Асхата. Испытан. И вы его знаете!
Кусищев вскипел:
— Вот что, товарищ Упоров, не учите меня! Я согласия не даю. И буду решительно возражать. А вздумает ваш Пылаев самовольно уехать, накажем как дезертира производства... И русский балет уж как-нибудь без прораба Пылаева просуществует!..
Он встал.
Встал и Упоров.
— Я считаю ваше решение... бесчеловечным и неоправданным! Речь о жизни человека идет, а вы...
— Можете жаловаться.
— И пожалуюсь!
— Кому хотите!
Наутро Упоров поехал в партком строительства, к Марьину. Он чуть было не упустил его: Марьин стоял на крылечке, поджидая свою машину.
— Вот хорошо, что я вас застал, товарищ Марьин! — начал Упоров, приветствовав его.
Марьин взглянул на ручные часики, затем — на площадь, на которую в это время выезжала из-за угла его «Победа», и прогудел покровительственно:
— Давай, давай, Иван Иванович, только покороче. Еду на правый берег. Если по пути — могу подбросить, садись.
— Спасибо. Сейчас мне туда путь не лежит, — ответил Упоров. — А дело у меня вот какое...
Он начал было рассказывать Марьину о несчастье Асхата и о своем столкновении с Кусищевым.
Марьин остановил его.
— А, ты вот о чем! — произнес он с досадой. И затем, повышая голос, сказал, рубя воздух большим, в кожаной перчатке кулаком:
— Мне Кусищев все рассказал. Знаю. Считаю, что он полностью прав. И твое и тем более свое вмешательство нахожу здесь совершенно неуместным. Все.
С этими словами он стал спускаться к машине.
— Товарищ Марьин! — сказал Упоров. — Кусищев вам, быть может, невесть что наговорил!.. А ведь если мы Асхата Пылаева...
Марьин приостановился.
— Товарищ Упоров! — произнес он раздельно, веско, угрюмо. — Мне все ясно. И давай будем этот разговор кончать...
И, уже не оборачиваясь, пошел к машине.