Да и самые бадьи одеты в своеобразные шубы — из войлока, обшитого тесом. И до чего ж сразу неуклюжи стали они!
Дик и необычен кажется весь вид здания ГЭС: прямоугольные гигантские бастионы арматуры сверху донизу одеты, обвешаны одеялами, матрасами, брезентами, а поверх них на вершок — белая шуба инея. Местами из-под этих многометровых чехлов валит пар: прогревают «молодой», еще не схватившийся бетон.
А на еще оголенных клетях арматуры всюду и всюду сыплются огненные хвосты электросварки, словно бесчисленные жар-птицы уселись передохнуть, и вспыхивают голубые сполохи, нестерпимо ослепительные даже в солнечный день.
Едва ли не в каждом утепленном бараке, на КП участков, в кабинетах руководителей слышится примерно такой же разговор по телефону, какой ведет сейчас секретарь партбюро одного из районов строительства здания ГЭС. Это переброшенный на правый берег ввиду грозной обстановки Бороздин.
— Але, але!.. — кричит он. — Почему нет в вашем блоке пару? Знаю. Забегал я сейчас к вам — тебя не застал. Еле сипит. Себя и других обманываете: какой же это прогрев! Лучше совсем остановить. Сколько у вас давление на манометре — нуль, наверное? Как можно бетонить с такой подачей пара? Что? Опять, говоришь, закозлило виброхобот?.. Что-то частенько у тебя! Бетонишь чуть ли не месяц и все время козлишь. Смотри, дорогой товарищ, я поставлю вопрос о недопуске вас к бетону! — Бороздин кладет трубку. Он мысленно все еще там, в блоке, доругивает инженера-прораба. Но уж спокойнее: брошена та угроза, от которой бледнеют лица у самых обтерпевшихся, — отстранение от бетона.
Это как в свое время черная «галочка» против имени тех, кто признан был недостойным участвовать в перекрытии Волги.
Постановлением партбюро строительства Максим Петрович недели две как переброшен на строительство здания ГЭС, вместе с коммунистами-инженерами Лепехиным и Васильковым — теми самыми, которых Андриевский назвал «спинным мозгом перекрытия».
Не на таком ли вот «спинном мозге», на скромных людях, не лезущих на глаза, зиждутся многие и многие исполинские стройки!
Когда враз ударили морозы, и началась настолько же немилостивая зима, насколько милостива была осень, и обозначился резкий спад бетона, партком строительства собрал ударный кулак лучших коммунистов и комсомольцев левого берега и перебросил их на арматурно-сварочный район, на правобережную эстакаду и на возведение ГЭС.
В числе их оказались и Бороздин, и Лепехин, и Васильков.
У последних двоих было среди гэсовцев и еще одно прозвание — шуточное: «летуны». Это за то, что их в срочном порядке перебрасывали уже на пятый объект — всюду, где надо было поднять, зажечь и личным примером повести за собой народ.
Лепехин был начальником района, Васильков — главным инженером у него, Бороздин — секретарем партбюро.
Сейчас вот оба они вошли в комнату, где сидел Бороздин: предстояла планерка.
Приземистый, плотно сколоченный Лепехин, отогреваясь, поколачивал сапог о сапог и рукой без перчатки прижимал прихваченное морозом ухо.
В брезентовом плаще коробом поверх теплой куртки, высокий, вечно сутулящийся, как бывают подростки, часто получающие толчки в спину, Васильков прихлопывал рукавицами и топтался.
— Ну, Максим, кого ты там грозил отставить от бетона? — спросил Лепехин секретаря партбюро, блаженно закуривая в тепле.
— Все того же! — отвечал Бороздин.
Лепехин, очевидно, понял, о ком речь.
— Я отойду малость с морозу, — говорит он, — а ты обзвони народ.
Бороздин снова берет трубку телефона.
— Паша, бетончик у тебя как? — ласково, почти умильно спрашивает он. — Так, так... Худо! Что ж я тебе могу сказать? Этак мы с тобой и на хлеб не заработаем... Верю, верю! Срочно посылаем два калорифера... Мангалочки, мангалочки не забывайте! Главное, от народа не скрывай: правительственные сроки под угрозой. А клялись — досрочно. Так прямо и говори народу. Поймут. В этом все спасение! Зима говоришь? — язвительно тонким голосом переспрашивает он. — Ишь ты, африканец выискался! Не знали мы, оказывается, что у нас зимы бывают!..
Кончив один, принимается за другой разговор:
— Партгрупорга дайте мне! Здравствуй! Как бетонишь? Худо, значит, объясняешь народу! Пускай каждый поймет: за три месяца мы должны еще на десять метров поднять здание станции. Это значит уложить еще сто тысяч кубометров бетона. Нету нам отступления! Ни шагу. Как панфиловцы: «Некуда отступать — за нами Москва!» С собой всех погубим, если не выстоим. И судоходства через шлюзы не будет никакого, если мы здесь, со зданием ГЭС, не выйдем до отметки «46-48» минимум. А как же! Еще семь метров надо поднять от воды и еще три метра — от волны! Конкретней объясняй. Народ наш конкретное любит! Вот так!..