И странно может показаться со стороны: о какой такой волне беспокоится товарищ Бороздин в эти лютые для строительства дни, когда вся Волга лежит под толщей льда, когда стужа с пургой забивает дыхание людям, когда бывает так, что и среди белого дня самосвалы идут со включенными фарами, — о какой там волне?
Нет, он уже воочию видит эту еще не существующую волну будущего моря: в штормы она будет высотою до трех метров, а значит, уходить, уходить вверх надо с бетоном, и не просто от воды, но и от волны.
А море будет, коли велено ему быть!
Один за другим в жарко натопленную комнату входят вызванные на планерку прорабы. Это все возмужалая, крепкая молодежь, люди старших комсомольских возрастов. Лица у них суровые, деловые; кожа на носу и на щеках шелушится, лупится от ожогов мороза. У того-другого, глядишь, щеки обложила бородка; бриться некогда, да и старые верхолазы арматурщики высот учат молодых инженеров, что зимою этак, с бородкою, теплее. А выстой-ка полную смену там, на «верхотуре», в тридцатиградусный мороз! Бетон же сейчас укладывается на высоких отметках, и это особо трудный бетон — «штрабной», различнейших и сложнейших очертаний, долженствующий дать пазы и вместилища для закладных металлических частей.
Сразу видно, каков работник вошел! Хороший — тот одет тепло, плотно, он ловко подпоясан и застегнут. У хорошего прораба обычно поверх теплой куртки непромокаемый брезентовый плащ, который осенью — защита от дождя, зимой — от стужи и ветра. И от жидкого бетона защита.
Никудышный работничек — тот и идет как-то нараспашку, сутулится, жмется.
И по ответу узнается прораб. У которого бетон идет хорошо — «мазать» ему не приходится, ответы четкие, ясные, с цифрой. Но если он случайный человек на бетоне, то «экает» и «мекает». Недаром же говорит народ: видать сокола по полету!
Угрожающий спад в укладке бетона обозначился сразу же, как только разобрали ограждающую котлован перемычку и затопили котлован. Оно и понятно: с разрушением этого вала враз прекратилось кольцевое, самое выгодное движение самосвалов и электровозов, совершавшееся вкруг котлована по гребню перемычки. Вода более чем четырехсотметровой полосой вдруг легла между правым и левым сопряжением. Челночное движение самосвалов по мостовой железобетонной пристройке сзади здания ГЭС не могло идти ни в какое сравнение с прежним — круговым.
То бесчисленные грузовые машины с бетоном, арматурой и прочей кладью беспрепятственно двигались дном и верхней и нижней части котлована, подходили к подножию любого из защитных «бычков» здания ГЭС — теперь же все залила вода.
Каждый «бычок» высился теперь, как башня среди моря, — пойди подступи к нему!
Если бы Кусищев подвел вовремя наплавной мост, по нему тотчас проложили бы надежный путь, затем подняли бы на верхние ярусы в разобранном виде подъемные краны, собрали бы их там — и победа: бетонируй вовсю, перекрывай пролетными строениями, устанавливай заграждающие решетки!
А теперь вода в накопляемом водохранилище все прибывала и прибывала, до полуметра в день, и грозила вот-вот затопить незаконченную бетонированием голую арматуру «бычков».
И все знали — нельзя открыть затворы и сбросить угрожающий избыток воды: это было бы государственным преступлением!
Ибо незадолго перед тем, когда выяснилось, что водохранилище наполняется крайне медленно и что в декабре не накопить такого напора, чтобы завращались турбины двух агрегатов, Рощин и Андриевский обратились к двум верхним гидростанциям с просьбой о необычной и, по существу, безвозвратной «ссуде»: спустите, дескать, нам, дорогие товарищи, из своих водохранилищ миллиард кубометров воды!
«Верхние» вняли просьбе.
И вот теперь эта долгожданная водяная «ссуда» стала докатываться до здешних водонапорных сооружений, а тут и рады-то были ей и в то же время не знали, куда от нее деться.
«Уходить от воды, уходить от воды! — только и слышалось на всех совещаниях, во всех КП и прорабках. — Усильте укладку бетона! Иначе вода зальет незабетонированную арматуру!..»
55
В это морозное воскресное утро Иван Упоров проспал обычный час своего вставания: было уже светло. «Да что же будильник-то? — подумалось ему. — Я же сам, своей рукой поставил его на семь часов!»
— Тамара, Тамара! — позвал он с постели: вставать было почему-то тяжеловато, словно бы не выспался. И голова была тяжела: не хотелось отрывать ее от подушки.