Этой же ночью он положил свой ответ под гусеницу экскаватора, который вследствие аварии уже несколько дней стоял на пути в каменный карьер, на склоне горы Богатыревой.
В записке своей (конечно, тоже без подписи) Доценко писал: «Дайте подумать. Отвечу в среду».
62
«Черта с два, — подумал Сатановский. — Донесет, сукин сын, если уж не донес. Хотя, пожалуй, и побоится!»
Неожиданная неудача с устройством своего человека сторожем на электростанции, несмотря на участие «самой» Андриевской, проволочка с Петром Доценко — все это встревожило матерого шпиона и диверсанта. Дело в том, что «хозяин» шифрованной радиограммой предписывал ему как можно скорее оставить берега Волги. Этому Сатановский был страшно рад. В последнее время состоянием своей нервной системы он был недоволен: стал мнителен. Временами ему казалось, что за ним следят. Он ругал себя, старался успокоить, рассеять свои страхи: «Черт знает что! Психом становлюсь! Того и гляди, засыплюсь на какой-нибудь чепуховине!..» Но тут же другой, остерегающий голос начинал шептать в нем: «Позволь, но ты же ясно слышал, как тогда, ночью, в Средневолжске эти двое, что шли за тобой, перемолвились между собой о твоей персоне: «Для ареста — рано!» И тотчас же опровергал свои страхи: «Ну, а разве не могло это — «для ареста — рано» — относиться не к тебе, а к другому?..»
Несмотря на всю свою опытность и еще гестаповскую вышколку, старый диверсант и не догадывался, что он стал жертвой простой ослышки: действительно, за ним шли тогда двое, по-видимому навеселе, но только фраза, испугавшая его, была: «Для ресторана». Только и всего. И не было у них ни малейшего подозрения о том, кто шествует неторопливо в двух шагах перед ними.
Как бы там ни было, Сатановский принял решение убить Доценко: «Надо ликвидировать этого хохла, — может быть, и на самом деле колеблется, еще не донес, — рассуждал он. — Убрать — и пора исчезнуть!»
Конечно, не своими руками намерен был Сатановский умертвить экскаваторщика. Тут опытный диверсант не искал «оригинальных решений»: симбиоз шпиона с уголовниками вполне его устраивал, тем более что Яшка Носач был предан ему и пока жил на свободе.
— Слушай, Яков Данилыч, — сказал он ему, — ты, когда опускал мое письмо в почтовый дверной ящик, не полюбопытствовал, случайно, кому это письмо?
— А зачем мне? Мне дорого то: Ананий Савелыч велел, и все! Я для вас... готов...
— Спасибо, — перебил его Сатановский. — Верю... Ты Орлова, экскаваторщика, помнишь? Ну, того самого, который красную юшку тебе из носу пустил?
Носач угрожающе выругался. Они были одни в домике Сатановского.
— Ой, Ананий Савелыч! — сказал он. — Перестаньте вспоминать об этом — кровь закипает!
— Ну ладно, не буду! — сказал Сатановский. — Я не дразнить тебя, а кстати пришлось. Тот, кому ты письмо опускал, он задушевный друг-приятель этого самого Васьки Орлова. Тоже экскаваторщик. И тоже в знатных ходит. Вот ему было то письмо.
— Жалко, что не знал! — отозвался Яшка. — Васькиному приятелю письма не понес бы, хотя и люблю я вас, Ананий Савелыч.
— Дурак! — возразил, рассмеявшись, Сатановский. — Еще и как понес бы, если бы знал, что я ему там написал!.. От тебя у меня нет секретов! С деньгами стало туговато, Яша, перебой. А этот хлюст, даром что простой экскаваторщик, они с Васькой Орловым по пяти тысяч каждый месяц отламывают!.. Доценко его фамилия.
— Я слыхал про их заработки! — сглотнув слюнки, вставил Носач. — Значит, взаймы попросили? Или должок?..
— Ну, зачем взаймы? А должок... — Тут Сатановский рассмеялся. — Должок за ним один есть! Такой должок, что не расплатиться ему со мной. У меня документики есть про его батьку. Там все его давние художества описаны. Вот я и пишу: поделись, мол, со мною малость деньжатами — ты богатый. А я тебе тот документик отдам.
— Закон! — одобрил Носач. Он жадно слушал Сатановского.
— Ну и вот представь себе, Яша, — продолжал он печально и хмуро, — эта скотина уперлась. Не хочет нам денег давать. Я не тем расстроен, что этот хам денег давать не хочет, Яша. Проживем и без его карбованцев! Тут похуже: раз этот дружок Орлова сразу слабинки не дал, значит пойдет да и «стукнет». Пожалуй, и привлечь к суду нас могут: за вымогательство, дескать.
Этот язык был понятен обоим: «стукнуть» означало донести.
— Не дрефьте, Ананий Савелыч! Только моргните. Я для вас что хотите сделаю. Потому вы есть человек! Могу умереть за вас... А насчет этого... — тут он пояснил жестом, — так мне ведь не впервой. Перо завсегда при мне.