Светлана всем сердцем хотела вникнуть в слова отца; не поворачиваясь к нему лицом, вся собранная на том, что видели ее глаза на щите управления и проделывали ее длинные и беглые пальцы, она молча кивала головой, и отец увидел по ее сжимаемым губам и морщинке межбровья, что ей больших усилий стоит это раздвоение.
Он смолк. Она все еще кивала головой.
Бороздин усмехнулся, вздохнул, ласково прикоснулся к плечу дочери.
— Дочка, да ты не слушаешь? — сказал он. — Ну, ладно, ладно, — поспешил он успокоить ее. — Я понимаю: дело ювелирное... Не буду мешать, не буду!.. Успеем поговорить!
Рощин, Андриевский и Бороздин последнюю ночь перед пуском почти не выходили из шатра.
Они спускаются один за другим в недра самого агрегата. Словно бы влезли в жаркую и ярко освещенную стальную пещеру.
Под железобетонными сводами турбинной шахты жарко, гулко и сыро.
Посередке просверкивает, блистает стальная толща вертикального вала.
Турбогенератор-исполин весь сверху донизу начинен людьми. Смотришь, в каком-нибудь зазоре, в ярко освещенной металлической щели, куда, кажется, и руки-то не просунешь, примостился в одной тельняшке человек со слесарным нехитрым инструментом и позвякивает им и тихо бормочет что-то про себя, изворачиваясь то на спину, то на бок, блестя вымазанным в масле крепким плечом.
Закончив глубинный осмотр агрегата, Рощин, Бороздин, Андриевский — все трое запыхавшиеся, отирая потные лбы, но веселые, радостные — вылезли снова в шатер и собрались возле пульта управления.
Их со всех сторон окружили электромонтажники и те, кто строил шатер, а с ними и кучка прославленных старейшин гидроэнергетики: и ленинградцы и москвичи.
И тогда Рощин снова спросил Никитина:
— Ну, друзья дорогие, теперь, когда вот он, пуск, вот он, шатер над агрегатом, назовите ж нам автора. Полно секретничать! Что вы?!
Рассмеялся Никитин. Рассмеялись и все, кто стоял с ним.
— Так ведь, Леонид Иванович, у нас тут все авторы: и монтажники и такелажники. Все за агрегат болели, все мозговали!..
Так и не удалось их сдвинуть, этих людей, поколебать их суждение, глубокое, искреннее, без всякой рисовки, что все, ну решительно все — авторы.
В задумчивости глубокой ночью шли к себе на КП, чтобы отдохнуть, отоспаться, Рощин, Бороздин, Андриевский.
— Да-а! — произнес Рощин, останавливаясь на площадке высокой дамбы и взглянув на небо. Вызвездило. Мороз усиливался. — Да-а, народ!.. — сказал он.
— Гордый у нас народ. Великой душевной красоты!.. — отозвался Бороздин.
67
Когда Светлана узнала о беременности матери, у нее вырвалось: «Мамка, да ты с ума сошла!» Но едва увидала она, какую боль причинила ей этим, так сейчас же стала ласкаться и просить прощения:
— Мамочка, милая! Ну, не сердись: это я по-хорошему. Я так рада, так рада! Теперь и нам с Васей спокойнее будет уезжать на Ангару: родится у вас девочка, назовете ее Наташкой... И не будете вы одинокими себя чувствовать. Правда, мамочка, хорошо! Уверяю тебя. Только обязательно назовите ее Наташкой!..
Этого ее почти приказания выполнить не удалось: мальчика назвали Андреем. Часто, приговаривая над ним, Наталья Васильевна любила называть его «Наташенька ты моя».
Однажды морозным воскресным утром, когда Натальи Васильевны не было дома, понянчиться с Андреем пришлось самому отцу.
Бороздин, схватив по-мужски, неуклюже и обеими руками, снизу украшенный кружевами и повязанный голубою лентой тугой конвертик, в котором покоился сынок, ходил по комнате с ним и слегка покачивал и что-то напевал. Стоило ему приостановиться, и младенец начинал выражать недовольство. По-видимому, приближалось время кормления.
Бороздин принимался разговаривать с сыном:
— Ну, брось, Андрей, потерпи, сейчас прибежит твоя мамка! Будь мужчиной. Эка, подумаешь! Вот вырастешь — вместе с тобой будем гидростанции строить. Не плачь, не плачь! Что? Или боишься, что до тех пор все ГЭСы выстроят?.. Ну, ну, не плачь: найдем и тебе работу. Атомные станции будем с тобой строить!
Слышно было, как открылась незапертая наружная дверь.
— Это ты, Наташенька? — спросил громко Максим Петрович.
В ответ послышался бас Рощина:
— Нет, это я, Максим. Можно к тебе?
— Входи, входи, Леонид!
— Ну, уж не буду подходить близко — я с морозу, — сказал начальник строительства. — Я к тебе сейчас пешочком, с арматурно-сварочного.
— Ну как, доволен?
— Отлично. Дают фронт! Это хорошо ты присоветовал: сменить обоих. — Речь шла о начальнике арматурно-сварочного цеха и о старшем инженере. Марьин не давал мне их трогать.