Вода в графине колыхнулась, и по алой скатерти стола долго ходили круговые и спиральные отсветы.
Сказал товарищ Рощин неласковое слово и о работе так называемых подрядных организаций. Досталось и «Центромонтажу», и «Стальмонтажу», и «Электромонтажу», и целому ряду крупнейших заводов-поставщиков.
Он потряс зажатой в руке толстой пачкой телеграмм, вопивших об ускорении поставок. С горечью и с тревогой сказал о том, что топчется на месте прокладка через горы линии электропередачи — ЛЭП, жизненно необходимой для питания всей стройки электроэнергией. И, напоминая о том, что комсомол строительства объявил ее комсомольским объектом, воскликнул:
— А где ж были комсомольцы, чтобы помочь расшить это узкое место?!
Должно быть, оратору понравился этот патетический, неожиданный для собрания попрек, и он в дальнейшем еще раза два прибегнул к нему.
Однако он не преминул тут же сделать оговорку.
— Товарищи! — переходя на отеческую задушевность, сказал Рощин. — Пусть не поймут меня так, что это урок! Нет, это призыв! Среди комсомольцев, среди молодых строителей и правого и левого берегов немало уже и таких имен, о которых гремит трудовая слава по всему Советскому Союзу...
И он перечислил многих комсомольцев.
— Да и не в обычае ваших отцов, не в обычае старшего поколения, коммунистов, сваливать свою вину, упущения, недосмотры, неразворотливость на кого бы то ни было. Мы не любители подобных раскладок. Вы знаете, — размеренно, четко, так, что собрание насторожилось, произнес он, — вы знаете, что я всегда ищу конкретного виновника недочетов и упущений. Но, к сожалению, нередко бывает так, что в первую очередь я доискиваюсь... — Тут он помолчал. — Докапываюсь до Леонида Ивановича Рощина... Поверьте, что и сегодня это, по существу, так, и не иначе!..
Смех. Аплодисменты. Ребята и девушки весело переглядывались.
И, чувствуя, что сейчас вот этим именно своим самокритическим признанием он вошел в сердца молодежи, Рощин возвысил свой голос и загремел:
— Утройте ваши трудовые усилия! Будьте застрельщиками могучего социалистического соревнования! Наращивайте разгон! Выше деятельность и зоркость контрольно-комсомольских постов! Может случиться, что какой-нибудь чинуша, бюрократ будет ставить вам палки в колеса, высокомерно фыркать на вас, не бойтесь: поможем!..
Молодежь в перерыве хлынула на улицу. Одни выстроились за пивом, другие предпочли квас, третьи — мороженое.
Девушки по двое и по трое, взявшись под руки, как где-нибудь в саду, на гулянье, прохаживались перед крыльцом «эрдека», прямо вдоль улицы, не имевшей тротуара.
Те, кто постепеннее, остались в прохладе каменного здания — за газетами, шахматами и шашками.
Но вот прозвенел звонок, возвещая конец перерыва, и огромная толпа неторопливо стала втягиваться внутрь здания.
Первой после перерыва взошла на узкую, обтянутую кумачом трибуну Нина Тайминская. Ей приходилось, конечно, выступать и прежде — на комсомольских собраниях в институте, а затем и здесь, однако впервые на таком большом. А тут еще вдобавок рядом с тобою сидят и смотрят почти в упор и начальник строительства, и начальник политотдела, и этот академик.
И уши у Ниночки пылали, как два кусочка кумача.
Держась обеими руками за трибуну, она окинула взглядом узенькую бумажку, где записано было основное, что ей надлежало сказать.
Ей казалось, что удары сердца пошатывают ее и что это заметно. Наконец звонким взволнованным голосом она произнесла первое слово: «Товарищи!»
Тут опять наступила заминка: вдруг показалось, что лучше начать с другого, не в том порядке, как стояло в ее памятке. Несколько мыслей как бы враз кинулись завладеть ее языком, речью, словно наперегонки. Запись, лежащая перед ней, вдруг зарябила и стала почему-то нечеткой. И зачем согласилась?! Ну, ладно! Главное, помни, Нина, что надо возразить Рощину, рассказать ему, в какие возмутительные условия брошены ребята на этой самой ЛЭП. А затем это... это... и еще Аркадию всыпать как следует...
И пока где-то боком сознания неслись эти мысли, ее речь уже началась. Тайминская стала спокойнее.
А внешне это обозначилось тем, что перестали пылать уши.
Перестал волноваться за нее и товарищ Журков. Он скрестил на объемистом своем брюшке крепкие короткопалые руки.
— Товарищи! — говорила Тайминская. — Я работаю здесь совсем недавно. Обслуживаю экскаваторный парк правого берега. Котлован... Ясно, что мне далеко не безразличны вопросы питания электроэнергией нашей стройки. Ведь ни для кого не секрет, что мы сидим на голодном пайке в смысле электроэнергии. Это лимитирует нас во всем, во всем, и прежде всего в развороте строительства основных сооружений. Вот почему я с большим волнением вслушивалась в то место доклада товарища Рощина, где он упомянул о нашей ЛЭП, назвав ее комсомольским объектом. Жаль только, что начальник строительства скользнул по этому вопросу... Не с того конца вы начинаете, товарищ Рощин, когда сваливаете на комсомольцев вину за ту безобразную обстановку, которая действительно создалась на прокладке ЛЭП. Не с больной ли головы на здоровую хочет товарищ Рощин свалить?