Так оно и повелось.
Но зато горе было любому увлекательному лектору, о чем бы он ни читал — о расщеплении атома или о международном положении, — если только Ниночка Тайминская слишком горячо хлопала ему или по дороге домой, в итээровский городок, начинала хвалить лекцию. Дух противоречия немедленно овладевал Орловым, тут вдруг оказывалось, что лекция «так себе», а если Нина все-таки продолжала хвалить, то даже и «идиотская лекция»!
Дело кончалось ссорой.
Так было и сейчас, и Нина Тайминская видела это. Не только она одна. Леночка тоже испытывала горечь и недоумение. И она, как все в котловане, привыкла уважать Орлова, и не только как знатного экскаваторщика, а и как человека. Он мужественный и прямодушный. Никогда не ожидала Лена, что Василий будет груб с человеком куда постарше его, со знаменитым ученым и, наконец, с гостем!..
Она шла, не подымая глаз.
Что же касается Дементия Зверева, то он готов был отколотить Ваську.
Однако ему же удачным поворотом разговора удалось несколько сгладить тяжелое впечатление.
— Вот вы, Дмитрий Павлович, говорили про Ахиллеса. Я много занимаюсь русскими пословицами. Здесь в литературном кружке нашем я даже такое задание дал ребятам: записывать все пословицы и поговорки, какие они услышат на ГЭС...
— Да-да?.. — приготовился слушать Лебедев.
— Но вот я вычитал в одном историческом романе такую пословицу: «Телом хил, зато душою Ахилл!» — это князь говорит. И, признаться, засомневался: могла ли в тринадцатом веке на Руси бытовать такая пословица?
Дмитрий Павлович подумал.
— Да, безусловно могла, — уверенно отвечал он. — Как же? И в более древних памятниках русских Гомер прямо упоминается...
— Дементий Васильевич! — несмело обратилась к корреспонденту Леночка Шагина. — Я вот знаю пословицы о дружбе, о товариществе, а... приведите из пословиц что-нибудь... о смерти... — почти шепотом договорила она.
Зверев лукаво на нее покосился.
— Что это такое с тобой, Аленушка? — добродушным напускным баском проворчал он. — Да ты, случайно, не обмолвилась? Тебе — и вдруг о смерти?!
Она промолчала, наклонив голову. И опять спасительная тень ее широкополой соломенной шляпы закрыла ей лицо.
И тогда прозвучал ясный голос Нины Тайминской:
— О любви!
— О! — отозвался Зверев. — Вот это, девушки, другое дело! Что ж, чудеснейшие есть о любви... Сейчас... Ну, вот: «Любовь не пожар, а загорится — не потушишь!»
17
Они уже огибали лбище по выбитой в нем каменной дороге. Со стороны реки, над кручей, дорога была ограждена побеленными стояками. Волга лежала внизу, под обрывом. Сквозь запах бензина прорывалась могучая свежесть воды.
У кромки берега, готовый к отходу, сдержанно клокотал голубой катер.
В катере было человек до десяти.
Отняли сходни. Часто захлопал мотор. Стало не слышно друг друга. Заулыбались. Кричат на ухо один другому, в брызгах, в грохоте делают вид, что слышат.
На лихом, с креном, развороте всех потащило к одному борту. Хохочут. Хватаются за скамьи, за рукав соседа. Почти все — молодежь. Кто-то из девушек уже запевает бодрую, сильную песню, стараясь перекричать рокот мотора. Волга вровень с глазами. Мельчайший водяной бус ложится на лицо. Как хорошо вдыхать эту свежесть!
Разворачиваясь, катер прошел мимо каменной насыпной гряды банкета. Банкет еще далеко не завершен. Пока это еще только гряда угластого крупного камня, выступившая из воды.
— Четыреста десять метров длины! — крикнул кто-то из инженеров в самое ухо академику. — Сорок тысяч кубов камня свалено!
Лебедев расслышал и, улыбаясь, кивнул головой.
Эти люди смотрели на Волгу так, словно они ее создали и вот показывают приезжему.
Тех, кто сидел на боковых скамьях, стало сильно обдавать водяной пылью. Тайминскую заботливо пересадили на корму. Орлов накинул ей на плечи свое серое пальто, чтобы защитить от брызг.
Она отстраняла пальто, что-то сердито говорила ему, но он смеялся, показывая на уши. Притворялся, что не слышит.
Вот совсем близко видна гряда банкета. Кое-где над проступавшим сквозь воду каменным гребнем обозначился перекат. Вода над грядою и кипела, и вспучивалась большими гладкими нашлепками, и сильно убыстряла свой бег.
Катер взял сперва направление на большой песчаный остров, а затем повернул влево — в необъятный простор реки.
Сияние прибрежных песков. Сверкание воды. И на блистающем и величественном просторе раскиданы баржи, шаланды, моторки, катера, изредка пароходы и длиннейшие, словно влекомые Волгой плоты...
Быстроходный катер словно бы вот-вот готов вырваться в воздух. Носом своим он разваливает сверкающую на солнце, таинственно-зеленоватую воду, и она как бы стоит справа и слева двумя недвижно-гладкими буграми. А на этих гладких скатах недвижными полосами лежат отсветы солнца.