Сверху — целое бурево водяных искр.
Волга все шире и пленительнее раздавалась перед глазами.
Вокруг стоял рев моторов, хлопанье различных частот. Казалось, на Волге супроти́в гор тесно от пароходов, от барок, обычных и нефтеналивных, от катеров и моторок.
Подавая трубные остерегающие гудки, прошел мимо белый огромный красавец теплоход. Развело гладкий, пологий колышень, долго не затихавший, докатившийся до самых берегов.
Катер мягко подкинуло. От свежести распыляемой воды обостреннее стали все запахи. И когда проплывали мимо частой рощи дикого тополя с обнаженными корнями на круто подмытой песчаной кайме, то явственно опахнуло отрадным запахом тополевых листочков.
На повороте к Староскольску Волга вдруг еще раздалась — словно свету прибавилось!
Обгоняли, держась берега, занявший всю середину реки и нескончаемо длинный плотище строевого леса. Вдоль по плоту бежал неизвестно зачем человек. Он бежал долго.
Уже вплывали в Воложку. На ее обрывистом песчаном берегу, у подошвы поросшего сосновым бором дугообразного увала, виднелся своими потемневшими двухъярусными теремами Староскольск — деревянная столица великой стройки, городок на дне будущего Волжского моря.
Две большие церкви, ослепительно белые в солнечный день, издалека видны были над серединой словно бы закопавшегося в пески города.
Академик стоял у правого борта катера и, придерживая от ветра соломенную шляпу, смотрел на приблизившийся город и пытался вспомнить его историю.
Увлеченный своими думами, Дмитрий Павлович и не подозревал, что между его юными спутниками шли переговоры, вернее — «переписка» о нем.
Когда завиднелся город, то Вася Орлов, который стоял бок о бок с Тайминской, вынул записную книжку и вывел крупными буквами: «Как бы нам сплавить этого старика?»
Нина прочла, нахмурилась, взяла карандаш и в его же книжечке написала ему ответ: «А я вот думаю, как бы тебя сплавить! Перестань. Стыдно!..»
Орловская широкая улыбка враз исчезла. Длинное лицо Василия еще больше вытянулось и стало угрюмым.
Катер мягко ткнулся в песчаное дно. Устанавливали сходни.
Нина встала и по бортику прошла на нос. Но Орлов опередил ее и, не столько спрыгнув, сколько перешагнув широкую полосу воды, протянул к ней могучие руки. Как в прошлые их поездки, он хотел попросту подхватить ее, принять на руки и отнести на берег.
— Ну! Прыгай. Не бойся! На самую кручу домчу!..
Нина ничего не ответила ему. Молча спрыгнула на берег и остановилась, дожидаясь, когда сойдет Лебедев.
Нежная сиреневая синева заволжских гор, обманчиво близких глазу, ясный воздух этого чудесного утра, свежесть реки, сияние прибрежных барханов над обрывом и реденький сосновый борок на песках за околицею — все это наполнило душу Лебедева давно не испытанной отрадой.
— А что, ребятки, — обратился он к Нине и Орлову, — постоим немножко?
Нина вскинула на него взгляд.
— Вы устали? — спросила она.
— Нет. А просто хорошо здесь очень.
— Да, очень хорошо! — согласилась Нина. — Ну что ж...
Орлов забеспокоился.
— Нина, — сказал он, — а ведь нам же некогда с тобой!..
Она стала припоминать, с чего бы уж так некогда им сегодня — в воскресенье и в такую рань, но так и не смогла припомнить. И все же надо было как-то исправлять неловкое положение. Пришлось соврать.
— Да, да, — сказала она, как бы вспомнив. — К сожалению, надо идти...
— Жаль, очень жаль, — с напускной безмятежностью сказал академик. — Ну что ж... Пожелаю вам всего доброго. А я, пожалуй, останусь... Пройдусь вон до тех песков... Люблю сосновый бор на песках!
Он прикоснулся рукою к шляпе.
Они ушли.
Нина молчала. Гнев нарастал в ней: принудил солгать! Да разве Лебедев не понял?! И какое он право имел, Вася Орлов, так обойтись с ней? В конце концов он ей не муж, она ему не жена! Да и если бы... Никогда, если даже и поженятся, не позволит она ему этих диких выходок. Прямо-таки до хамства доходит. Нет, довольно поблажек, а то ребята бог знает что начнут думать. Диктатор выискался!.. Ревнивец допотопный!..
Она ждала, когда заговорит Орлов, но тот упорно молчал. И она не выдержала:
— Скажи, пожалуйста, зачем ты и меня вовлекаешь в эту глупую ложь? Просто неудобно перед человеком!..
— Что-то уж ты очень заботишься о нем, Ниночка! — неожиданно тонким голосом крикнул Орлов.
Это означало у него ехидство.
Нина от души расхохоталась: так смешон был сейчас этот большой детина, обладавший густым голосом и вдруг заговоривший чуть не дискантом.