— Понимаю, — отвечал академик.
Но, по-видимому, в этом «понимаю» не было оттенка сочувствия, которого ожидал литератор, потому что он вдруг дернул губной складкой, словно бы внюхиваясь в небо, и опять посмотрел на солнце.
— Однако жжёт! — стянув губы наподобие кисета, произнес он, и оба, поспешно попрощавшись, проследовали дальше.
21
Во втором этаже большого полукаменного дома на берегу Воложки обширная чайная-столовая. Два фикуса и иссыхающая пальма. В распахнутые окна в ясный день, как придвинутые биноклем, видны горы за Волгой.
Дмитрий Павлович Лебедев сидел за столиком возле распахнутого на Волгу окна. Изредка врывавшийся ветерок с тихим шорохом-звоном шевелил над его головою сохлые листы пальмы, осенявшей столик.
Странное состояние переживал сейчас этот человек. Пустынным, беспредметным и тоскливым раздумьем одиночества, пожалуй, лучше всего определить такие минуты.
— Дмитрий Павлович! — прозвучал вдруг девический голос. — Так вы еще не уехали? Вот чудесно!..
Это был голос Нины Тайминской.
Радость захватила его врасплох.
Вся его воля, вся его гордость, его боязнь показаться смешным, его суровая сдержанность, ставшая для него привычкой, — все было смыто, захлестнуто волной ее голоса.
Так было с ним однажды в юности. Он купался в большой реке в самое половодье. И вот, чтобы показать, какой он сильный и умелый пловец, он прыгнул, как с вышки, с высокого моста прямо в бушующую водоверть настежь раскрытых вешняков, через которые сверкающей, тяжелой гладью валила вода, клубясь и бушуя дальше, у подножия водосброса. Оглушенного, его вынесло на отмель. У него навсегда остался в памяти тот миг, когда его подхватило, неодолимо повлекло и когда проворные и сильные его движения, приемы опытного пловца оказались среди бушующих бурунов столь же напрасны, как если бы он вздумал грести соломинкой...
Девушка подошла к его столику. Протянула руку.
Орлов поклонился ему молча.
И так же молча, потому что боялся, что голос выдаст его волнение, Дмитрий Павлович придвинул к ней стул и движением руки пригласил садиться.
Заговорила Нина:
— Как хорошо, что мы вас нашли: опять поплывем вместе!
Было около восьми вечера, когда они вышли на обрыв Воложки. Стоял ясный, теплый вечер. Трещали отходившие одна за другой моторки. По всему осыпистому берегу и на плотах шумели купальщики. Мальчишки, кидаясь в воду, с криками старались догнать волну от моторок.
Лебедеву пришло в голову позвать лодочника Степу. Приставя рупором ладонь, он громко окликнул его. И, сверх ожидания, тот сейчас же отозвался. Подойдя поближе к обрыву, лодочник узнал ученого.
— На правый? — спросил он.
— Да.
— Спускайтесь. Сейчас буду заводить!..
И, прихрамывая, инвалид заспешил к моторке.
Нина пошутила:
— А вас тут уже знают, Дмитрий Павлович!
— И не говорите! Мировая слава!..
Его пропустили первым. Он подал руку Тайминской. А другой рукой она слегка оперлась о плечо Орлова. Нина ждала, что Василий вскочит в лодку следом за ней. Она повернулась к нему лицом.
Но Орлов вдруг уперся в берег и сильно толкнул лодку на воду.
— Прыгай же! — крикнула она ему и протянула руку.
— Третий лишний! — мрачно ответил он, отвернулся и стал большими шагами взбираться на осыпающийся откос.
Нина хотела скрыть свое смущение от Лебедева. Ей и жалко стало Орлова и досадно на него. Ах, зачем он опять повернул на ссору! Она не хотела его обижать. Ну, чего он взъелся на Дмитрия Павловича? С ним так хорошо! И поговорить и помолчать... Ей стыдно стало, что Орлов не постеснялся обидеть ее в присутствии Лебедева.