И засмеялся, очень даже довольный собой. Когда отъехали в сторону, Леонов сказал ему:
- Людей-то зачем обижаешь? Они со всей душой шли, от белых страдали.
- А меня не обидели? Брюхолазов прислали, из которых песок сыпется.
- Добровольцы, народ надежный.
- Вот и пущай соображают в штабе, куда посылать таких надежных. В трофейную команду или в караульную роту. А мне казаки нужны. Плетюганов бы всыпал тому, кто не по назначению людей гоняет. А ты на меня взъелся...
- Обжились бы у нас, обучились.
- Га! Завтра с утра бой. И полягут они за милую душу в первой атаке без всякого обучения. И не верю я, Роман, что из этих подземных кротов-шахтеров на старости лет могут форменные кавалеристы получиться. Совсем другая закваска. Им камень долбить, нам по степям летать.
- Закваска у них как раз самая крепкая, революционная.
- Ну и лады, пущай в пехоте траншеи роют, им привычнее. И не переживай ты за них, комиссар.
- Говорю: обидно людям. Давай впредь так - будем вызывать по одному и беседовать с каждым, чтобы не перед всем строем.
- Можно и по одному.
- С твоего согласия, Микола, я двух шахтеров все же верну. Под свою ответственность.
- Знакомые, что ли? Сказал бы сразу.
- Члены партии.
- Ишь ты?! - прищурился Башибузенко. - С моего согласия, значит?
- Да, - ответил Роман, выдержав испытующий взгляд Миколы. - Потому что мы с тобой для одного дела стараемся.
5
Климента Ефремовича захватил общий азарт. Он всегда очень чутко воспринимал настроение людей, а уж сегодня тем более. Стосковался по физической работе, по привычной тяжести металла. Даже ночами чудился ему во сне ровный гул машин, словно бы наяву ощущал он неповторимый, волнующий запах нагревшейся смазки. Вывести на шахту весь поселок - это была его идея и местного большевика Алексеева.
Ворошилов прикинул так: шахта эта пострадала меньше других. Крепежный лес сохранился. Надо лишь расчистить завал у входа, отремонтировать вагонетки. Чахоточный очкастый Алексеев, такой худой и болезненный что и глядеть-то на него нельзя без душевной боли, был одним из тех людей, которые не щадят себя. Сразу поддержал Ворошилова.
Вместе с ним подготовил Климент Ефремович воззвание к населению от комитета большевиков и от бойцов Красной Армии, Даешь уголь, дорогие товарищи для усиления нашей республики, для быстрого освобождения всего Донбасса, для полной победы над лютым врагом! Все, кто может, - на шахту!
И пришли люди. К семи утра, как было предложено. Явились целыми семьями. Женщины, подростки, даже детишки. Ветхие старики и те выбрались из домов, приковыляли к шахте, одевшись словно на праздник.
Дело нашлось каждому. Ворошилов сперва расставлял вместе с Алексеевым людей по местам, но вскоре махнул рукой: сам управится - местный товарищ, а ему лучше повозиться с железом, с вагонетками возле кузни. Скинул бекешу, принялся «разоружать» поврежденную вагонетку, чтобы пустить снятые детали на ремонт остальных. Увлекся, ворочал за двоих. А тут еще слесари рядом подначивали: «Эй, Клим, чего молотком тюкаешь, зубилом руби!..» - «Да он забыл, каким концом надо!» Шутки шутками, но от напряженной физической работы он все же отвык: вот уже и руки ломит, и плечи отяжелели. А ведь раньше, бывало, по десять часов в цехе, почти без передышки...
Хоть и нарастала, усиливалась усталость, хорошее настроение не покидало его. Было чему радоваться.
Не сегодня, так завтра, когда расчистят взорванный вход в подземелье, повезет эта вагонетка, отремонтированная его руками, в забой крепежный лес, а оттуда вернется доверху нагруженная черным, тускло поблескивающим углем.
Пусть немного, пусть какие-то сотни пудов будет давать первое время эта шахта. Но ведь важно начать, чтобы люди поверили в успех. А темпы возрастут. И не одна же такая шахта. Вот Алексеев собирается со своими активистами в соседний поселок. И Конная армия не в стороне. Ефим Щаденко тоже ездит сейчас по шахтам, по железнодорожным депо, поднимает народ.
Добиться бы, чтобы каждый день отправлял Донбасс пролетарским центрам эшелон угля. Какое это великое подспорье оружейникам Тулы, ткачам Иваново-Вознесенска, заводам Москвы, Петрограда! Сколько бы задымило фабричных труб, сколько людей согрелось бы возле огня!
На последнем расширенном заседании Реввоенсовета, когда речь шла как раз о создании органов Советской власти в освобожденных районах, о восстановлении шахт, рудников и заводов, некоторые товарищи заявили: не наше, мол, это дело, только отвлекает от главной цели.
«Все заботы, которые на пользу республике, - наши заботы, - сказал в ответ Ворошилов. - Каждый эшелон угля - тоже удар по врагу, тоже выигранный бой. Это раз. А второе: как жить нашей опоре, нашему рабочему классу, если заводы и шахты стоят? Как рабочий будет свою кровную власть поддерживать? А семью ему кормить надо?.. Рабочие, когда они в коллективе на своем предприятии, - это надежная опора. А когда по домам рассеяны - какая у них сила? Так что очень даже в интересах наступающей армии иметь за собой крепкий тыл. И помощь он даст, и назад нам не придется оглядываться».
Увлеченный своими мыслями, Климент Ефремович стукнул молотком по большому пальцу. Охнул бы, да гордость не позволила.
Искоса посмотрел вправо, влево. «Кажется, не заметили», - подумал Ворошилов, прикладывая к пальцу снег.
- Ну, братцы, и врезал же я себе! - как можно веселее произнес он. - Больше, чем от беляков пострадал!
И по дружному хохоту, раздавшемуся в ответ, понял: конечно, все они видели и по достоинству оценили его терпение и его шутку.
Глава шестая
1
Хороший подарок к новому, 1920 году получила молодая республика: Первая Конная армия полностью освободила Донецкий бассейн. Остатки белых войск откатывались на Таганрог и Ростов, буденновцы теснили противника, не позволяя ему закрепиться на промежуточных рубежах. Действовали главным образом сильные передовые отряды. Основная масса красной кавалерии двигалась на юг и юго-восток в колоннах, короткими переходами, давая по возможности отдых людям и лошадям, пополняя запасы продовольствия и фуража.
С утра 1 января Ворошилов и Буденный намеревались выехать в головные части, а накануне Екатерина Давыдовна затеяла небольшой праздник. У себя в агитпоезде, в котором размещались редакция газеты, партийный секретариат и экспедиция политотдела, она накрыла чистой скатертью столик в купе. Цветы в вазе хоть и бумажные, но очень искусно сделанные. Вместе с Васкунаш Акопян, тоже служившей в политотделе, приготовила крепкий чай,
Семен Михайлович явился в новом кителе, подстриженный, чопорный. Непривычно ему было в тесном чистеньком помещении, тем более рядом со смуглой, бойкой, острой на язык Васкунаш. Старался поменьше двигаться, чтобы не зацепить, не свалить что-нибудь, не разбить посуду. И голос свой командирский сдерживал. Климент Ефремович посмеивался про себя: до чего же скромник, До чего же паинька. Только усы приглаживает да степенно поддерживает разговор.
К сожалению, и по две чашки не успели выпить, как постучался дежурный боец, сказал Екатерине Давыдовне, что прибыли люди, вызванные из полков. Женщины поднялись, извинились, взяли шинели.
- Мы минут на двадцать.
- Да в чем дело-то? - огорчился Климент Ефремович.
- Газету новогоднюю надо распределить, агитматериалы.
- Без вас справятся.
- Сегодня мы обязательно сами должны, - весело переглянулись женщины. - Походные буквари готовы, проинструктировать нужно товарищей.
- Что еще за буквари? - спросил Ворошилов.
- Узнаешь потом, - кивнула ему жена, закрывая дверь.
Огорченный Семен Михайлович достал из кармана жестяную коробку с махоркой, спросил нерешительно:
- Можно курить-то?
- Кури, что с тобой поделаешь. Только дым в коридор пускай.
- А молодцы женщины, Клим Ефремович, ей-богу! Эка удумали - в боевых полках по букварю обучать.