Когда конференция завершила работу, в большом зале, где в прежние времена давались балы, состоялся товарищеский вечер, на который были приглашены делегаты, работники штаба и политотдела армии. Хотел Климент Ефремович, чтобы люди пообщались в непринужденной обстановке, лучше узнали друг друга. А то ведь воюют по соседству, в приказах фамилии читают, по телефону разговаривают, иной раз и в бою видятся случайно, мимолетно - вот и все знакомство. Пусть хоть тут посидят за одним столом, побеседуют, подружатся - легче им будет сражаться, ощущая рядом надежное плечо.
Для большинства командиров и политработников Семен Михайлович - грозный командарм, вершитель судеб, а сейчас сидит запросто вместе со всеми, наяривает на старой гармошке, вокруг него толпятся любопытные, смеются, подначивают. Кто-то в пляс пустился, за ним - другой. А вот и сам Буденный передал гармошку какому-то усачу, тот рванул «барыню». Семен Михайлович, взмахнув руками, как крыльями, с места пошел вприсядку.
Возле столов с пузатыми парящими самоварами - любители крепкого чая: это сегодня единственный напиток. Раскрасневшиеся довольные лица, расстегнутые воротники. Все просто, по-семейному. Ветеран Конармии, комиссар 4-й кавдивизии Берлов добродушно растолковывает что-то совсем еще юному бойцу. А парню вежливость не позволяет прервать разговор, но по выражению лица, по тому, как смотрит он на пляшущих, видно: очень хочется к Семену Михайловичу в тесный круг. Ворошилов узнал: это Семен Кривошеин, доброволец, грамотный человек - гимназию окончил. В боях показал себя- комиссаром эскадрона его выдвинули.
Дальше - комиссар бригады Мокрицкий. Вот тоже личность заметная, все при нем. Умеет зажечь людей пламенными словами, увлечь за собой. Но зато и сам всегда первый в сражении, о нем даже белые казаки говорят: «Комиссар с шашкой. Не дай бог в атаке нарваться».
Два богатыря - начдив шестой Тимошенко и комиссар Бахтуров - неразлучны. Косая сажень в плечах, ростом оба под потолок. Доверие между ними полное. Если Бахтуров на месте - Тимошенко спокоен за дивизию. А сейчас оба тревожатся: как там у них «дома»? Собираются ехать. И полковой комиссар Фомин с ними.
А политработники 11-й кавдивизии не торопятся. Такой у них стиль сложился: все делают надежно, спокойно, без спешки. Задают тон комиссар дивизии латыш Озолин и начальник политотдела Хрулев. К ним Климент Ефремович особенно неравнодушен. На Константина Ивановича Озолина можно полностью положиться. Скажет - выполнит. Не надо напоминать, проверять. В его дивизии удалось раньше, чем в других, почти полностью укомплектовать политотдел. Действуют все три отделения, предусмотренные штатом: организационное, просветительное и административно-хозяйственное. Причем большинство людей взяли из своей же дивизии. Выдвинули молодых коммунистов, и они справляются под руководством опытного Хрулева. На фронт он прибыл из Питера, выдержка и мужество у него, как у Озолина. И в бою смел. Ему по должности не положено быть на передовой, но он Н всегда там, где особенно трудно. Выйдет из строя командир эскадрона, командир полка - Хрулев заменит, если необходимо.
С любовью и гордостью смотрел Климент Ефремович на собравшихся здесь людей, активистов и лучших командиров Конармии. Полтора месяца назад, когда он прибыл в Первую Конную, политическая работа в ней практически не велась. Не только сама работа отсутствовала, даже планов не намечалось. Так, кое-что, от случая к случаю. И за очень короткий срок, в ходе непрерывных боев, в процессе формирования самой армии вот эти люди совершили невероятное. Созданы политорганы, партийные ячейки, скрепляющие теперь всю сложную, разветвленную систему Конармии. Вовлечены в политическую жизнь многие сотни бойцов. С такими - да не победить?!
- О чем задумался, Клим? - тихо спросила его Катя.
- Нет, ничего, я очень доволен, - тряхнул он головой. - Гляди, Семен Михайлович плясунов вокруг себя сосредоточил, а мы давай хор сплотим, а?
- Ладно, - улыбнулась она, - вспомним молодость! Ты у нас главный запевала! Начинай, Клим!
5
Командир эскадрона Микола Башибузенко радовал своего комиссара. Ругаться стал меньше. С горилкой, можно сказать, расстался. Одевался аккуратнее. Через день соскребал крепкую рыжеватую щетину наполовину сточенной от долгого употребления трофейной немецкой бритвой.
Леснов раздобыл боевой устав конницы (это Ворошилов посоветовал всем комиссарам) и попросил Миколу объяснить непонятные параграфы. Башибузенко, знаток еще довоенной службы, снисходительно усмехался, но растолковывал с удовольствием. Весь устав прочитали они вместе от первой до последней страницы. Башибузенко велел в каждом взводе занятия провести, досконально разобрать устав, особенно с новыми бойцами. И чтобы впредь команды отдавались не своими словами, а по всем правилам, чтобы караульная служба неслась не абы как, а соответственно требованиям.
Посерьезнел, остепенился командир эскадрона. Но вот вызвали комиссара на партийную конференцию, отсутствовал трое суток - и Башибузенко словно с узды сорвался. Леснов встревожился и расстроился, когда, возвратившись, узнал новость. «Микола наш вроде бы оженился», - сказал ему секретарь партийной ячейки Нил Черемошин. «На ком?» - опешил Роман. «А черт его знает, на Асхлипе какой-то», - огорченно махнул рукой Черемошин. «Куда же ты смотрел?» - «Да разве додумаешься, чего он выкинет, этот жеребец строевой!»
А было так. Командиру эскадрона отвели квартиру в добротном доме. Полы крашеные, на стене - ковер, в горке - посуда красивая. Не то чтобы буржуи жили, но люди очень даже небедные. Одних только книг целая этажерка. Хозяина не оказалось - портрет в черной рамке. И медная табличка на двери: «Акушер».
Встретила Миколу пожилая смуглявая дама увядающей красоты и ее черноглазая пышная дочь с такими умопомрачительными бедрами, что даже у Башибузенко, видавшего виды, дыхание перехватило. Уж он и шпорами звенел, и усищи свои крутил, глазами грыз эту озорную красавицу и все галантные слова вспомнил. А она остра на язычок, подкалывала красного Командира, раззадоривала.
Поужинала вместе с ним, даже вино выпила, но, когда Башибузенко приступил поближе, с такой силой толкнула его в грудь, что могучий казачина едва на ногах удержался. Больше, конечно, от неожиданности его качнуло, но и она оказалась крепка. Сел Микола на диван, хотел высказать в привычных словах свое мнение о таком ее поведении, но молодая женщина опередила:
- Ты что это, брандахлыст, усы без мужика, ручищи свои распустил? Таким кавалером прикидывался, а лезешь, как последний хам!
- Это я - усы без мужика? - вот что больше всего зацепило и обидело Миколу.
- Не топорщатся! - озорно ехидничала она. - Обвисли. Одна только видимость!
- У меня одна видимость? - прямо-таки оторопел от подобных обидных заявлений Башибузенко. - Да я на каждой стоянке баб менял, и на всех хватало!
- Значит, от твоего птичьего греха ни тебе, ни женщине радости нету, потому и менял.
- Да ты сама кто?! - кипел Башибузенко, подбирая слова пообидней: - Мясорубка ты без винта, вот кто!
- Может, и без винта, - с лукавой покорностью согласилась она, обжигая Миколу черными шальными глазищами. - Без винта и лучше, сообрази. Не калечим, а лечим...
Долго потом продолжался меж ними такой бойкий разговор, долго горел свет в оконце. Никто не знал, как и на чем они порешили. Во всяком случае, на следующее утро Башибузенко поднялся поздно, вышел на крыльцо донельзя довольный, и не один, а с черноокой красавицей, одетой по-походному. Сапоги на ней, офицерские галифе, кубанка - все честь честью. А главное - отдал ей Микола синюю венгерку, обшитую серым каракулем. Еще в ноябре захватил ее Башибузенко в отбитом обозе, среди вещей какого-то генерала. Берег, хотел переправить в родную станицу, подарить младшему брату. А подарил этой самой красавице.
Сам вскочил на коня, женщина села в пулеметную тачанку. Пока укутывалась буркой, с крыльца сбежала мать, сунула, плача, баул.