- Ты это не нам, ты генералу Павлову скажи, который своих служивых четверо суток гнал по снегам, по морозу, без горячей еды. Пускай его бог накажет за такое командование.
- Я господу не указ, сам разберет. Только все одно; большой грех сотворили, - упрямствовал седоусый. - Учинили избиение православных, а чего содеял, тем отольется...
- Каркай меньше! - прикрикнул ординарец.
- Оставь его! - Климент Ефремович тронул коня. Смутно было на душе. Конечно, никакой вины нет на бойцах, на Семене Михайловиче, на нем самом. Белые шли уничтожать их, получили отпор. Это правильно. И все же тяжело видеть такие последствия, столько трупов. Не одни ведь враги здесь. Много обманутых казаков, которым заморочили голову, много насильно мобилизованных... Теперь им уже ничего не докажешь, ничем не поможешь...
- Семен Михайлович, - догнал Ворошилов командарма, - давай комиссию создадим по расследованию причин и обстоятельств этого боя.
- Зачем? - удивился Буденный. - После каждой схватки бумагу марать...
- Это не обычная схватка, сам знаешь. Пусть комиссия соберет все данные, изложит свое мнение. Для местных жителей, для наших бойцов, для истории, наконец.
- Не возражаю, - согласился Буденный.
11
Цифры, которые назвала в своих выводах комиссия, превзошли любые предположения. Выяснилось, что в районе Торговой - Среднего Егорлыка белые потеряли замерзшими и убитыми не менее пяти тысяч человек и две тысячи триста лошадей. По существу, генерал Павлов загубил всю лучшую деникинскую кавалерию, свел на нет отборные казачьи полки, которыми так гордился генерал Мамонтов.
Пять тысяч - это ведь только погибших. А сколько было раненых, поморозившихся, заболевших?! Многие из них окончательно утратили веру в своих начальников. Сломлен был боевой дух казаков.
Расплющить Конную армию ударом «молота», как это было задумано, белым не удалось. Больше того, сам «молот» был раздроблен и уже не представлял серьезной угрозы. Но оставалась еще «наковальня» - пехотный корпус генерала Крыжановского. Верный правилу бить противника по частям, Семен Михайлович без промедления обрушил свои главные силы на вражескую пехоту. За двое суток Кубанский корпус, обойденный с обоих флангов, был почти полностью рассеян и уничтожен, остатки его сдались в плен. Генерал застрелился.
В те дни Первая Конная не имела никакой связи со штабом фронта. Буденный и Ворошилов не представляли, что происходит на других боевых участках, и действовали, «руководствуясь революционным чутьем», как говорил Климент Ефремович. Оба они даже не догадывались, какую пользу принесли в тот критический период их решительные удары по белым войскам. Оказывается, Деникин начал повое наступление на том направлении, которое считалось главным, и начал довольно успешно. Его Добровольческий корпус сумел захватить Ростов, вызвав тем самым большую тревогу красного командования. В районе Ростова не было сил, способных остановить дальнейшее продвижение деникинцев. Вновь нависла угроза над Донецким бассейном. По указанию Владимира Ильича Ленина туда срочно перебрасывались 42-я стрелковая и Латышская дивизии, но они были еще далеко.
И вдруг Добровольческий корпус сам, почти без всякого нажима со стороны красных оставил Ростов, опять отошел за Дон и Маныч, заняв оборонительные позиции. Не от хорошей жизни поступили так белые. Для них это была единственная возможность высвободить часть войск и бросить их против Буденного, который ворвался в деникинские тылы, крушил там всех, кто сопротивлялся, рвал коммуникации.
Воспользовавшись тем, что Первая Конная и 10-я армии сковали основные силы врага, двинулись вперед 8-я и 9-я армии, освободили Азов, Батайск, Мечетинскую. 11-я армия с боями вошла в Ставрополь.
Остатки белогвардейских дивизий откатывались на Кубань. Казаки при первой возможности разбегались по станицам. Надо бы гнать противника, не давая ему передышки, но Первая Конная тоже выдохлась в кровопролитных сражениях, нуждалась в отдыхе и пополнении. В полках было много раненых. Израсходованы все снаряды. Требовалось разобраться с тысячами пленных: кого отпустить домой, кого принять в свои эскадроны, а кого наказать за совершенные преступления.
Выделив для преследования деникинцев несколько крупных отрядов, основные силы Конной армии расположились в хуторах и станицах. У Ворошилова появилась наконец возможность съездить в Ростов, в Таганрог, в тыловые подразделения, в свой основной штаб, заняться подвозом боеприпасов, фуража, продовольствия. Климент Ефремович надеялся ускорить прибытие в действующие части новых маршевых эскадронов, укомплектованных рабочими-коммунистами.
Отправился вместе с Буденным в трофейном бронепоезде: рельсы надежней начавшего раскисать чернозема.
Климент Ефремович решил дать себе отдых в дороге: под стук колес проедал шесть часов подряд. А утром вспомнил: такого не случалось месяца полтора. Прикорнет где-нибудь часа два-три - и снова на ногах, снова в седле. Даже Семен Михайлович, привычный к походной жизни, и тот покряхтывал иногда: эх, в баньку бы да отлежаться от зари до зари... Теперь и он получил такую возможность.
В пути узнали, что на станции Батайск находится служебный вагон командующего Кавказским фронтом. И хотя Тухачевский не вызывал их, решили воспользоваться случаем: познакомиться, доложить о своих делах, выяснить перспективы.
Разыскать вагон не составляло большой трудности. Ворошилов наметанным глазом определил, куда тянутся провода полевой связи. Добился, чтобы вызвали дежурного, попросил сообщить о приезде.
Тухачевский принял их сразу, даже вышел навстречу из салона. Ворошилова удивила молодость командующего: лет двадцать пять ему, а уже на таком посту! Отличился в боях с Колчаком, при освобождении Сибири. Лицо у него интеллигентное, красивое, на щеках юношеский румянец, губы большие, полные, яркие. Взгляд властный, несколько даже надменный. Голос звучал резко. И вообще встретил он их настороженно, холодно: зачем, дескать, явились незваные гости? Сразу спросил:
- Почему не выполнили мое распоряжение о движении на Мечетинскую, повели Конармию в район Торговой?
Буденный, помедлив, объяснил.
- Вам известно, к каким последствиям привело невыполнение распоряжения?
И опять, помедлив, Буденный продолжал рассказывать о морозах, о том, что нельзя было отрываться от населенных пунктов, как это сделал генерал Павлов.
Слушая их разговор, Климент Ефремович подметил в Тухачевском молодую прямолинейность: не знает, не чувствует многообразия оттенков, которые есть в любом деле и понимание которых приходит лишь с жизненным опытом. Принцип «приказано - выполнено» был и будет основой любой регулярной армии, но в войне гражданской, иногда еще полупартизанской, не всегда можно придерживаться несгибаемых правил. Тем она и отличается, эта война, что необходимо учитывать настроение, революционный порыв, инициативу самих масс и направлять их движение в нужное русло...
За спиной Тухачевского неслышно появился коренастый мужчина с сильными покатыми плечами. Смуглый, черноволосый, усы тоже черные. Нос большой, слегка загнутый. По кавказскому обличью сразу можно было узнать, что это Орджоникидзе, член Реввоенсовета Кавказского фронта. Он назвал себя, добродушно, шутливо укорил Тухачевского:
- Ай-яй-яй, как мы гостей принимаем! Зови в салон, я скажу, чтобы чай дали... И не ругай ты их, Михаил Николаевич! - Голос Орджоникидзе звучал с таким же акцентом, как и у Сталина, но не столь глухо: звонче, веселей, чище. - Зачем ругать? Противник разбит, и разбит в основном усилиями Конной армии. А ведь еще Екатерина Вторая говорила, что победителей не судят. Давай и мы не будем задним числом судить их!
Тухачевский улыбнулся скупо, жестом пригласил сесть на диван. И снова вопрос:
- Как вы оказались здесь вместо передовой?
- Едем в Ростов, - пожал плечами Семен Михайлович.
- Почему без моего ведома?