- Не рано ли об этом, Михаил Николаевич? Или считаете, что Деникина разобьем и конец?
- Впереди будет много противников. Думать об этом надо уже сейчас. - Тухачевский тронул коня. - Давайте дальше, не будем мешать им.
Ворошилову показалось, что, понаблюдав за обучением рубке, командующий утратил интерес ко всему остальному. Ехал, не глядя по сторонам. Оживился немного, когда встретили несколько саней с сеном. Остановил возчиков, спросил, откуда берут, много ли там еще, кому сено принадлежит? Возчики и сами не знали, чье оно. Приметили скирды в степи и пользуются.
- А хозяина, значит, нет?
- Вроде не объявлялся.
- А если объявится?
- Пущай, - пожал плечами возчик. - Не в свой карман, для войны леквизируем.
Проводив сани взглядом, Тухачевский произнес невесело:
- Голод будет.
- Почему?
- Белые брали, мы берем... Каково крестьянам?
- Мы не трогаем бедняков, стараемся ничего не требовать у середняков. Люди сами отдают последнее.
- Я о другом. Весна, сев приближается, а на юге, в самых урожайных местах, примерно половина земли пустовать будет. По моей прикидке - больше половины. Обрабатывать некому. И не хотят много пахать - только для своей семьи... Была у нас с товарищем Орджоникидзе идея перевести некоторую часть войск, особенно кавалерию, на полумирное положение. Конная армия - Трудовая армия. Совместить временно и то и другое...
- Очень даже интересная мысль, - сказал Ворошилов. - Лошадей у нас вполне достаточно, люди по земле стосковались. Даже как отдых... Если обстановка позволит...
- Боюсь, что нет, - покачал головой Михаил Николаевич. - Мы советовались с Москвой.
- И что же?
- Продолжим этот разговор в штабе.
- Понятно, - кивнул Ворошилов.
Они были уже неподалеку от площади, когда внимание Тухачевского привлек большой бревенчатый дом, похожий на школу. Из открытых форточек валил махорочный дым, слышался разноголосый шум.
- Сюда попрошу, - посуровел командующий, сворачивая в открытые ворота. - Что здесь?
- Не имею представления, - пожал плечами Ворошилов. Подумал с тревогой: «Неужели гулянка? Среди дня, под боком у штаба... Не может такого быть!»
Распахнув дверь, первым вошел в просторную комнату. За столом и на лавках вдоль стен тесно сидели бойцы. Без оружия, многие даже без ремней. Гимнастерки, рубахи, трофейные френчи и кители.
- Что за сбор? - резко спросил Климент Ефремович, чувствуя, что от напряжения вот-вот прихлынет кровь к голове. - По какому поводу?
И сразу обмяк, расслабился, увидев шагнувшего навстречу комиссара полка - кряжистого, строгого Елизара Фомина.
- Товарищ член Реввоенсовета, провожу занятия с активистами, которые готовятся в кандидаты партии, - доложил комиссар.
Ворошилову удалось не показать своей радости, спросил ровным голосом, как о самом обычном:
- Какая тема?
- Борьба с пережитками проклятого прошлого в сознании наших бойцов.
- Какие пережитки имеются в виду? - поинтересовался Тухачевский, и все удивленно посмотрели на него. Наверно, приняли за ординарца. Чего встревает молодой чернявый в разговор старших?!
- Мы имеем в виду религию, пьянство, грубость, трусость, плохое отношение к женщинам, - объяснил Фомин, обращаясь к Ворошилову. Тот хотел представить командующего, но Тухачевский отступил к порогу, давая понять, что называть его совсем не обязательно.
- Хорошо, - сказал Климент Ефремович, - Только надымили очень. Мы ехали мимо, подумали, дом горит.
- Без курева нам невозможно, - весело отозвался кто-то. - Больно уж тема трудная, в голову не влезает.
- А между прочим, курево тоже пережиток, - сказал Ворошилов.
- Не могет быть!
- Все курят!
- Не очень, конечно, существенный, а все-таки пережиток, - с улыбкой продолжал Климент Ефремович. - Наследство проклятого прошлого. От безвыходных тягот приобщались. А здоровью махорка никак не на пользу.
- Оно, конечно...
- А вы сами-то?
- Не курил, не курю и другим не советую.
- Может, из старообрядцев?
- Мать и отец - православные. Но не люблю, не втянулся.
- Во как!
- Это что же, теперь всем бросать?
- Кто как хочет, - ответил Климент Ефремович. - Я не по службе, по дружбе отговариваю особенно молодых. Ну, до свидания, товарищи!
Вышли на улицу, на свежий воздух.
- Вы прирожденный агитатор, - засмеялся Тухачевский. - Даже тут не упустили возможность.
- Против курения я как против классового врага, - отшучивался Ворошилов. - Теперь куда мы? К артиллеристам?
- Достаточно. Я полностью согласен с мнением товарища Орджоникидзе о состоянии Первой Конной. Думаю, она вполне способна преодолеть большие трудности, которые ждут ее в недалеком будущем.
- Выход к Черному морю?
- Если бы только это, - понизил голос Тухачевский. - Белополяки, Климент Ефремович.
Они молча поднялись на крыльцо штаба, прошли в горницу. Лишь там, снимая шинель, Ворошилов спросил;
- Насколько это реально?
- Мы с Орджоникидзе получили шифрограмму от товарища Ленина. Вот, познакомьтесь.
Климент Ефремович читал медленно, стараясь понять и запомнить:
«Очень рад Вашему сообщению, что скоро ожидаете полного разгрома Деникина, но боюсь чрезмерного Вашего оптимизма.
Поляки, видимо, сделают войну с ними неизбежной. Поэтому главная задача сейчас не Кавтрудармия, а подготовка быстрейшей переброски максимума войск на Запфронт. На этой задаче сосредоточьте все усилия. Используйте пленных архиэнергично для того же».
- Вот так, - сказал Тухачевский, пряча бланк в полевую сумку. - Продолжайте наступление, бейте Султан-Гирея. Вам поручено - с вас спросим. А думать надо о новых сражениях.
- Значит, завершается один бой и начинается следующий... Ну что же, нам не привыкать. Будем готовиться, - заверил Климент Ефремович.
2
Два бронепоезда и сводный пехотный полк, наполовину состоявший из офицеров, прикрывали отход белых вдоль железной дороги. Они не только замедлили продвижение красной конницы, но и причиняли ощутимые потери. Действовали деникинцы умело - не подступиться. Пока один бронепоезд менял позицию, другой отражал натиск. Медленно откатывались белые от рубежа к рубежу, навязывая свой темп, что никак не устраивало Буденного. «Наступайте быстрей, решительней!» - требовал Семен Михайлович.
Эскадрон Миколы Башибузенко получил необычный приказ: ночью пройти незаметно во вражеский тыл, добраться до предгорий и там взорвать железнодорожный путь, пролегающий в глубокой скалистой выемке. Такой взрыв учинить, чтобы каменная стена ущелья рухнула, засыпав рельсы. В ловушке окажутся бронепоезда, эшелоны с военным имуществом.
С вечера и почти до рассвета эскадрон шел переменным аллюром по подмерзшей дороге. Минут десять - пятнадцать грели коней рысью, потом переводили на шаг. Чтобы и к сроку успеть, и коней не загнать.
Времени - в обрез. Большую казачью станицу, лежавшую на пути, Башибузенко решил не объезжать. Велел поснимать звездочки, у кого были. И буденовки тоже. Закутаться башлыками.
На окраине станицы - сторожевая застава: пожилые бородатые казаки с пулеметом. Окликнули, приказали остановиться. Выехал вперед скуластый, узкоглазый Калмыков.
Рядом - горделивый Сичкарь: под буркой видна черкеска с газырями, на ногах - мягкие козловые сапожки. Бросил небрежно:
- Из «дикой» дивизии князя Султан-Гирея. Пропустить!
- А чего в тыл правитесь?
- Маршрут выведываешь, большевистская морда!
- Извиняйте, ваше благородие! - выскочил вперед старший заставы. - Порядка не знает!
- Плетюганов ему, чтобы знал!
Казаки торопливо сняли с дороги спираль из колючей проволоки, сошли на обочину, пропустив эскадрон. Больше никто их не останавливал.
Башибузенко и Леонов ехали рядом, почти не разговаривая. Внешне вроде бы ничего не изменилось за последнее время в их отношениях, взаимную привязанность испытывали по-прежнему, но ощущался все-таки легкий холодок, едва приметное отчуждение. И виной этому была, несомненно, Ася. Микола неловкость испытывал перед комиссаром. Формально Ася числилась при дивизионной медслужбе, но почти всегда находилась вместе с мужем. Женщина бойкая - договорилась с начальством, прикрепили ее к эскадрону. Башибузенко никак не мог обойтись без своей законной. И скучал, и ревновал, если но видел несколько дней. Ее и сейчас черт понес в этот рейд. Затихла на тачанке, укрывшись буркой. Роман очень не одобрял такое поведение, такие вольности, мешавшие службе.