«Вот козёл! — невольно презрительно скривились мои губы. — Наглый самоуверенный козёл. А прояви ты хоть немного уважения, внимания, заботы, и я ведь и сама бы не отказалась. Но раз вот так, раз решил тупо показать кто здесь хозяин и не расшаркиваться, хрен тебе!»
— Ошибаетесь, милый Вадим Ильич, — повторила я «милый» с его интонацией. Убрала его руку, и в ответ на вызов синих глаз улыбнулась самой безотказной, как зенитная установка, и такой же убийственной из своих улыбок, с ямочками. — Хотите скажу, что будет потом? Мало, — я выдержала театральную паузу для нужного эффекта. — Единственного раза вам будет мало. Снова и снова вы будете искать со мной встречи. Мучиться. Страдать. Ревновать. Но никого и никогда уже не полюбите так, как меня. Так что не стоит вам даже начинать, — и когда он, изумлённо похлопав ресницами, заржал, вывернулась и побежала вверх по последнему короткому пролёту лестницы.
«Смейся, смейся, козлина!» Я хотела добавить ещё что-нибудь веское из того, что я о нём думаю, но споткнулась на последней ступеньке, все нужные слова забыла, и думала уже только как поскорее исчезнуть.
Обычно, пересекая широкую площадку по направлению к служебному входу, я выбираю только один цвет шахматной плитки — в зависимости от настроения: чёрный или белый, и наступаю только на него. Но тут пронеслась, не разбирая. Шмыгнула в массивные двустворчатые двери. Распахнутая створка скрипнула, приняв мою спину. И сердце бешено колотилось о рёбра в том месте, где его зажали мои руки.
Я осторожно выглянула в окно сквозь раздуваемые ветром лёгкие шторы.
Глава 4. Софья
Хозяин гостиничного комплекса «Тигровая лилия» явно проводил меня глазами и только сейчас, словно избавляясь от оцепенения, с недоумением дёрнул головой (так тебе и надо, козел!), оторвался от массивных мраморных перил и повторил мой путь. Только, преодолев в два прыжка пять ступенек, на которых я чуть не растянулась, пошёл в другую сторону, к офису.
— Кажется, Матильда Кшесинская сказала нечто подобное Николаю Второму, — заставил меня вздрогнуть оперный бас нашего су-шефа.
— Дима, блин, — обернулась я к окну с другой стороны от двери, у которого он стоял. Выдохнула. — Привет!
— Привет! — усмехнулся он, наш Дмитрий, или Димыч, или Дрим (как зову его я, потому что он — парень-сказка, парень-мечта). А как ещё назвать мужика, который выглядит как бог, готовит как бог, и напугал меня голосом, в который хочется зарыться как в мех, утонуть и потеряться навсегда.
Дрим, обычно курящий сидя на подоконнике, невозмутимо вытряхнул из пачки сигарету, щёлкнул зажигалкой, но так и не сел. Хотя при его работе это почти единственная возможность за весь день вытянуть уставшие ноги.
— Боюсь, шеф вряд ли смотрел «Матильду», — оправдывалась я за нечаянный плагиат. Но главное — сработало, а на войне все средства хороши.
— Боюсь, и благородства в нём поменьше, — не разделив мой оптимизм, выпустил он струйку дыма в окно и, прижавшись спиной к стене, сложил на мощной груди покрытые татуировками руки.
Если даже избалованный козёл Вадичка после того поцелуя какое-то время вызывал у меня сердечные спазмы, то от пристального взгляда нашего могучего серьёзного брутального су-шефа моё падкое на мужскую красоту сердечко каждый раз буквально разбивал паралич. Дрим расплющивал его жалкое тяжёлым взглядом как бетонной плитой. И пока оно там трепыхалось бедное, я, вытянув шею, как кобра, зачарованная флейтой факира, жадно облизывалась глазами на его красивейшие в мире губы в обрамлении мужественного подбородка, спартанских скул и самой содрогательной из видимых мной когда-либо хмурой складки между бровей на лице благородного патриция, обветренного огнём горячих плит.
В белоснежном поварском кителе он казался боевым адмиралом за штурвалом корабля, а когда его снимал — пиратом. Исписанные в синеву полинезийскими узорами как заклинаниями, его руки вызывали священный трепет красотой рельефа античных статуй. Но его, словно вырезанные рукой Родена, губы совершенством исполнения превосходили даже их.
Нет, я не влюбчивая ворона! Я не виновата, что они такие красивые!
— Он так легко не отступит, — растянулись его офигенные губы в кривую недобрую полуулыбку.
— К счастью, он и не император, — сморгнула я, хотя в пору было сглотнуть. И удивилась, когда сделав несколько шагов к двери служебного помещения до меня, вдруг дошло: — Ты тоже смотрел этот фильм?
— Слышал, что ты собиралась смотреть и тоже глянул.
«Миу, — мяукнуло моё сердечко и умилительно сложило лапки. — Как ми-и-ло. Неужели он смотрел, потому что смотрела я?»