И тут, гремя каблуками, в зал вошел вооруженный отряд в матросских бушлатах и бескозырках с ленточками, с винтовками за плечами. Все парни рослые, молодец к молодцу. От мороза уши и щеки были красными.
— Правильно, товарищи! Не сдадим город! Так и передайте своему есаулу! — закричал один из вошедших, сдергивая с головы бескозырку. — Пусть только сунутся! А ну, марш отсюда, собачьи шкуры! — матрос сжал кулаки и медленно пошел на казаков.
Люди в зале закричали, засвистели, затопали.
— Гони их в шею! Гони!
— Это контра, казаки-то, — крикнул Николка Ахмету и тоже затопал ногами. У него для всех врагов Советской власти, для богатеев, господ в пенсне, которых называли эсерами и меньшевиками, для казаков, было одно определение — «контра».
Между тем посрамленные казачьи парламентеры, что-то крича и размахивая руками, спустились со сцены и гуськом направились к выходу. Сидящие в президиуме поднялись навстречу людям в бескозырках.
— Летучий отряд матросов и солдат Северного флота прибыл в ваше распоряжение по поручению вождя пролетариата Владимира Ильича Ленина для наведения порядка и охраны Советской власти от врагов революции! — отрапортовал тот, который припугнул казаков. Должно быть, старший из них.
— Спасибо, товарищи! Как нельзя кстати прибыли. Мы ждали вас, — жали матросам покрасневшие руки члены Совдепа. — Положение создалось тяжелое, казачье поднялось по всему Уралу. Слышали, грозят? Это уже не первый раз. — Последние слова потонули в шуме: в зал входили новые люди в шинелях и бушлатах.
— Красногвардейцы, на выход! — скомандовал товарищ Кущенко.
Загремели скамьи, народ повалил из зала.
— Пойдем, поглядим, — схватил друга за руку Николка.
Несмотря на глубокую ночь, запорошенные легким снежком улицы города словно ожили, зашевелились. К Народному дому шли толпами, бежали в одиночку люди с винтовками. То и дело слышались команды: «Отряд, стройся!»
Где-то в дверях черного хода засветился огонек фонаря «летучая мышь».
— У кого нет оружия? Подходи! Из какого отряда?
— Деповский я. Из красногвардейского отряда товарища Ехтева.
— Я — с плужного. А винтовка-то стреляет? Не ржавая?
— Стреляет. Как выстрелишь — двух казаков наповал…
Кто там спрашивал в дверях, кто отвечал, в темноте не было видно.
С завистью смотрели Николка с Ахметом вслед уходящим по тракту красногвардейцам. Эх, кабы им по винтовке! Тоже бы пошли драться с казачьей контрой, за Советы. Это же, очевидно, думали и другие подростки, которых много сбежалось к Народному дому.
— Мыкола, ты здесь?
— Тута я, товарищ Кущенко! — вытянулся Николка перед Иваном Васильевичем.
— Дело есть, важное. Хлопцы, кто хочет помочь Советской власти? — обратился Иван Васильевич к подросткам.
— Я! Я! Мы! Все-е! — закричали ребята.
— Вот сколько помощников! Да с такой армией никакой враг нам не страшен, — пошутил Кущенко и тут же перешел на серьезный тон: — Вот что, хлопцы! Казаки грозятся захватить город. Красногвардейцы уходят оборонять его. Каждый боец на счету. Ваша задача — охранять Совдеп. Такое время, хлопцы, что никто не должен оставаться в стороне, ни стар, ни мал. Соберите побольше камней, кирпичей, железяк всяких. Как знать, может, и вам воевать придется, ежели кто сунется без нас к Народному дому. Только без надобности на рожон не лезьте, головы не подставляйте! Дозорным оставляю курьера Мыколу. А старшим над вами будет старый вояка товарищ Захарий, — указал он на Варькиного деда. — Задача ясна?
— Угу! Ясно! Мы им зададим жару!
— Вот и действуйте! — Кущенко примкнул к проходившему мимо отряду красногвардейцев.
— Слушай мою команду: вооружиться и занять оборону! На крыше!.. — дед Захарий пристукнул палкой о мерзлую землю. — Выполняйте!
Вскоре ребята забрались на крышу Народного дома. Прижавшись друг к другу, сидели рядышком колупаевцы и мухоморовцы, тесной кучкой сжались чистильщики сапог. Перед ними громоздились груды собранного «оружия» — камней.
— Глядеть, братва, в оба и во все стороны, потому как тут самое сердце Советской власти, — наказывал сторож, примостившись на чердаке возле окна. — Заметите противника, докладывайте. Без моего приказа бой не затевать.
Николка со своим другом примостились на самом коньке крыши. Хлопающее на ветру знамя полыхало над головами ребят, и возле него, несмотря на мороз и ветер, казалось друзьям потеплее.
— Можно, я с вами? У меня глаза, как у кошки, в темноте видят, — предложил Панька.
Прошло около часа. Кое-кто начал притопывать, дуть в кулаки. У Ахмета в дырявых пимах закоченели ноги, а зубы принялись выбивать мелкую дробь. Он уже пожалел, что не надел новые, «казенные», которые приберегал для больших холодов.