Сегодня целой ватагой в Совдеп явились. Крику было! Велят выпустить арестованного. А им говорят: «Не выпустим, потому как за убийство судить придется». Так ни с чем и ушли. Только шибко грозились, мол, плохо вам будет…
Белочехи грозились не зря. Той же ночью они оставили свои эшелоны, миновали станцию, рабочий поселок и окраиной города, лесом подошли к реке. Перейдя вброд, широкую, но мелкую речку, белочехи двинулись к стоящим на горе Красным казармам.
В город пришла беда
Федя давно не виделся со своими друзьями. Последние дни мать не отпускала его ни на шаг из дома. А дома скучно одному. Он то принимался приводить в порядок свою деревянную флотилию, хотя ручьи давно отшумели, то брался за бабки. Но играть было не с кем. Позвал было Марийку, но у нее ничего не получилось. Ей бы только возиться с тряпичной куклой на завалинке.
Возле нее пересыпал сухую землю из ладошки в ладошку трехлетний Сережа. Самый маленький Мишенька лежал в горнице на подушке, гукал и пускал пузыри. Он родился совсем недавно.
Вроде и большая семья, а играть не с кем. Тоска одна с малышами. А мать еще наказала следить за ними, не выпускать Марийку с Сережей за ограду.
— Время неспокойное, может кто и обидеть…
А тут Сенька с Васькой привязались, как репьи к собачьему хвосту. Раз по десять подбегали они к воротам, плевались в дырки от сучков и кричали:
— Эй, вы! Голяки! Скоро вам всем крышка!
Федя понимал: творилось неладное. А вот что, попробуй разберись. Отца почти не видел: он приходил поздно. Похудевший и чем-то озабоченный, вполголоса разговаривал с матерью. В последние дни только и разговоров было, что про белочехов.
Так хотелось Феде сбегать на станцию, посмотреть, что там, но мать держала ворота на запоре.
…В ту ночь всю семью разбудил громкий стук в окно:
— Товарищ Кущенко, откройте!
Иван Васильевич вскочил с постели, сбросил с петли дверной крючок, засветил лампу. В темном проеме двери, словно привидение, появился человек в сапогах, военных брюках и в одной рубашке. Он тяжело дышал, видать, бежал издалека.
— Что случилось, Могилев? — тревожным выкриком встретил его Иван Васильевич.
— Беда! Белочехи напали на Красные казармы… Захватили склад с оружием…
— Члены Совдепа знают? — торопливо одеваясь, спросил Иван Васильевич.
— Всех известили. Да что толку?..
— Как что толку? Будем бороться!
Отец ушел. Дни проходили один тревожнее другого. Ребята к Феде не заглядывали, тоже сидели по домам взаперти. Только Сенька с Васькой совсем обнаглели.
— Последние дни живете! Слышите? — они стучали палками по воротам и ставням, либо начинали швыряться через забор камнями.
Александра Максимовна то садилась чинить ребячьи рубахи, то начинала стирать белье, но ни одного дела до конца не доводила. Все валилось у нее из рук. «Чем накормить ребят?» — думала она. Картошка и квас с луком — вот и вся еда. Сундук под лавкой возле кухонного столика с Ильей Муромцем на крышке давно опустел.
Отец пришел через несколько дней поздно ночью. Шагал по дому тихонько, чтобы не разбудить детей. Потом торопливо поел и сказал матери:
— Плохи наши дела, Саша. Пока перевес на стороне врагов. Их тысячи, а у нас несколько сот винтовок. Враги захватили почту, телеграф, телефонную станцию. Почти безоружные, мы отрезаны от всего мира. Совдеп на время прекратил работу… Снова уходим в подполье, будем бороться. Народ сильнее, он победит рано или поздно…
Федя поднял голову, чтобы слышать каждое слово. Не все он понял. Ясно было одно: в город пришла беда. Недаром отец такой встревоженный, и мать вздыхает тяжко-тяжко.
Сын ждал, когда отец поужинает, ляжет спать, чтобы перебежать к нему с широкой кровати, где спали ребята «валетиками», прижаться к его груди, почувствовать отцовские широкие ладони на своей голове.
Ждал-ждал Федя и не заметил, как задремал. Лишь сквозь сон разобрал слова отца:
— Как разметались грузди…
Проснулся Федя от скрипа двери.
— Папа! Где папа?
— Спи, сынок. Ушел он. Дела у него, — тихо ответила мать. Она долго ворочалась в постели и вздыхала.
Рискованная операция
Ахмет с Николкой весь день крутились на станции: белочехи перевозили оружие к своим эшелонам. Новенькие винтовки поблескивали вороненой сталью, тускло отсвечивали наганы.
Захватчики в беспорядке сваливали награбленное на железнодорожную платформу, громко и непонятно разговаривали и смеялись.