Я скольжу глазами по тексту статьи, минуя бесконечный список регалий, наград, премий и заслуг, надеясь в тексте найти что-то вроде упоминания о том, что этот замечательный ученый просчитался, ошибся и случайно создал вместо вакцины смертельно опасную бактерию, но ничего не нахожу. Снова перевожу непонимающий взгляд на Вадима.
— Когда хлынул поток больных с одинаковыми жалобами, и медики поняли, что это новая эпидемия, ученые принялись искать источник. Спустя некоторое время они поняли, что источником заражения является вода. Но, что конкретно в этой воде было не так, они найти не могли. — Вадим снова нажал на кнопку и на экране возникло изображение похожее на цепочку ДНК. — Ученые так долго не могли понять в чем беда с водой, потому что молекула новой бактерии была практически идентична молекуле цианокобаламина, известного как витамин б12. Бактерию потому так и назвали «Калидус». В переводе с латинского означает «хитрый».
Вадим невесело усмехается, замолкает, складывает руки на груди и переводит взгляд в окно. Молчит некоторое время, заставляя меня нетерпеливо топтаться на месте.
— И при чем здесь Матвеев? — Не выдерживаю я.
— Матвеев исчез через неделю после объявления эпидемии. Но перед отъездом на своем столе он оставил вот этот код. — Вадим указал рукой на изображение ДНК. — Он оставил его на видном месте, будто нарочно, чтобы его нашли. Так и вышло, через пару дней его помощник — молодой ученый, нашел его, но не сразу смог разобраться что к чему. Только спустя некоторое время он додумался показать находку более старшим и опытным специалистам. После этого дело сдвинулось с мертвой точки.
— Так. Ясно. Но что же случилось с Матвеевым?
— Ничего. Через пару недель он снова появился на работе, как ни в чем не бывало.
Я удивленно хмыкаю и откидываю голову назад, размышляя. Да это действительно странно. Известный ученый, полный амбиций, позволяет сделать важнейшее открытие своему неизвестному помощнику и тем самым отдает тому все лавры и почести, а сам остается в тени. Выглядит подозрительно.
— Как все это объясняет сам Матвеев? — Поворачиваю голову и смотрю на рядом стоящего Вадима. Он смотрит на меня одновременно заинтересованно и снисходительно, но услышав мой вопрос, поджимает губы, хмурится, и оттолкнувшись от стола, идет к окну.
— Никак. Я не могу вытянуть из него ни слова. — Вадим стоит ко мне спиной, и говорит, глядя в окно, так что мне недостаточно хорошо его слышно, поэтому я подхожу и становлюсь рядом, сбоку от него. — Он молчит. За все время, проведенное здесь, он ответил на один единственный вопрос: он ли создал Калидус. Он ответил «нет». И детектор лжи показал, что он говорит правду. На остальные вопросы он просто не отвечает.
Вадим поворачивается ко мне корпусом и многозначительно смотрит в мое лицо, ожидая моей реакции. Отступаю на шаг назад — его близость меня нервирует — и пожимаю плечами, скептически приподняв бровь.
— На сколько результат проверки на полиграфе достоверен?
— Достаточно достоверен. — Тут же отзывается Вадим.
— Значит… это — не он?
— Я не знаю. — Вадим раздосадовано хмурится и добавляет. — Но я уверен, что он в этом замешан. Слишком много неизвестных переменных в этом деле. Мне неизвестны ни мотивы, ни цель. У меня нет ничего кроме моих собственных домыслов. Поэтому… Мне нужна твоя помощь.
Ох. Сердце делает кульбит. Я отступаю еще на шаг. Лучше бы ему перестать повторять эту фразу, иначе на ту помощь, которой он от меня требует, я не буду способна. Слишком много моих личных чувств задевается этим коротким предложением.
— Но я ведь не предоставлю тебе никаких доказательств. — Неуютно съёжившись, замечаю я.
— Я знаю. Но даже если ты поможешь мне убедиться в правильности моих умозаключений, это будет шаг вперед. Я буду уверен, что иду в нужном направлении. Ситуация более чем критическая. У меня нет времени на ошибки, люди умирают каждый день. — Глядя на меня прямым взглядом, говорит Вадим и поморщившись добавляет. — Да, и… Не знаю сколько я смогу еще удерживать в секрете информацию о Матвееве от службы безопасности ООН… Если они доберутся до него…
Вадим цокает языком, так и не договорив, и отворачивается. Выразительно так отворачивается. Знаю, что он делает. Пытается воззвать к моей жалости. Он хочет, чтобы я захотела ему помогать. Ведь тогда я буду по-настоящему стараться, а не выполнять работу лишь ради галочки. Он все понимает. Использовать былые методы, играя на моих чувствах у него больше не выйдет, под влиянием его угроз, я не буду работать действительно хорошо, а вот жалость… Жалость — это инструмент. Я вздыхаю и тихо произношу:
— Ладно. Давай попробуем. Выбора ведь у меня все равно нет.
Глава 8
— Идем. — Бросает Вадим, не глядя на меня, и выходит из кабинета.
Следую за ним по коридору и вдруг в тупике, где коридор раздваивается на две ветки, останавливаюсь. Прямо передо мной стоит большой кулер с почти полной двадцатилитровой бутылью воды. Пока я стою и удивленно хмурюсь, к кулеру подходит молодой человек, с мобильным телефоном у уха и нажимает на краник с холодной водой. Он что-то раздраженно говорит в трубку и отворачивает голову, но палец с крана не убирает, и вода продолжает течь в небольшой пластиковый стаканчик. Я смотрю как вода, наполнив стакан, начинает выливаться через край и ошеломленно распахиваю глаза. Наконец мужчина поворачивает голову к кулеру и убирает свой палец. Как ни в чем не бывало берет переполненный стакан и подносит ко рту, расплескивая драгоценные капли по пути, и отходит.
— Агата. — Слышу из-за угла голос Вадима и дергаюсь. Временный шок отступает, и я чувствую, как от злости сжимается моя челюсть.
Ситуация критическая, значит? А я ведь, кажется, даже прониклась, и как будто бы совершенно добровольно захотела помочь в расследовании. Ну и дура. Чувствую, как мои ноги уже готовы развернуться и нести меня прочь из этого здания, но из-за угла появляется Вадим, смотрит на меня вопросительно, не понимая, что меня задержало, и моя челюсть сжимается сильнее, так что слышится скрип зубов.
Перемена в моем настроении не укрывается от Вадима. Он подходит ближе. Я задираю голову и складываю руки на груди.
— В чем дело? — Недовольно хмурится Вадим.
— Не похоже, чтобы вы сильно страдали… — Отзываюсь, кивая головой на злосчастный кулер.
Вадим оборачивается, бросает взгляд на кулер и хмыкает.
— Нас обеспечивает государство…
— Ну конечно… — Язвительно бросаю я, прерывая его пояснения. — Элита… Вам все ни по чем. Война, эпидемия, голод. Что бы не происходило снаружи…
— Агата. — Теперь уже Вадим прерывает поток моих возмущений. — Прекрати нести чепуху. Мы — не элита. Мы — простые солдаты. И ты теперь с нами… Так что возьми себя в руки. Соберись. И давай займемся делом. Хочешь пить — попей. Хочешь возмущаться — оставь это на потом.
Сдвигаю брови, глядя на Вадима исподлобья.
Я не хочу пить и не хочу возмущаться. Все, чего я хочу — это свобода. Я хочу сбежать. Но сбежавших солдат называют дезертирами и отправляют под трибунал.
Я не могу сбежать.
Я теперь с ними…
Мотаю головой, будто стряхивая с себя злость, и следую за Вадимом.
Захожу в комнату для допросов, и слышу, как за спиной захлопывается дверь. Помещение выглядит мрачно: темно серые стены, большое зеркало на одной из них, и посредине комнаты прямоугольный металлический стол и четыре стула по двум сторонам от него.
Вадим подталкивает меня в спину, и подведя к столу, нажимает на мои плечи, усаживая на один из стульев. Сам же идет к двери, которую я не сразу заметила- это не та дверь, в которую мы вошли, и открыв ее, что-то кому-то негромко говорит. Возвращается к столу и садится рядом со мной. Через минуту дверь снова открывается и в комнату вводят мужчину. Того самого, что неискренне улыбался мне на фотографии. Я узнаю черты его лица, но не могу не отметить произошедшие с ним изменения: осунувшееся иссохшееся лицо, почти черные мешки под глазами, брови, сдвинутые на переносицу, поникшие плечи. С заведенными назад руками, скованными наручниками, он медленной шаркающей походкой, ссутулившись, будто на его плечах тяжкий груз, подходит к столу и опускается на стул.