Мансуров. И вы попросили ее не морочить вам голову и не мешать спать.
Паршин. Не разобрал я спросонья, кто говорит… Подумал, ошиблись номером…
Манечкин. Мог бы проснуться ради такого случая.
Паршин. Мирон Петрович, разве такое ожидаешь?
Манечкин. Ожидаешь, не ожидаешь — всегда надо ожидать. А теперь мы из-за тебя выглядим перед супругой, как бегемоты. А утром чего ты не доложил? Утром-то ты не спал?
Паршин. Закрутился.
Манечкин. Такое ты знал — и ты закрутился?
Мансуров. Мирон Петрович…
Манечкин. Как ты мог закрутиться, не понимаю?
Мансуров. Мирон Петрович, послушайте…
Манечкин. Ну, ты даешь, Геннадий!
Мансуров. Мирон Петрович, вы меня слышите?
Манечкин. Не слышу! Глухой стал! Ничего не слышу! Я вас слушаю!
Мансуров. Есть версия — он на заводе. Следы ведут на завод.
Манечкин. Какие следы?
Мансуров. Точнее, отсутствие следов.
Манечкин. Не понимаю: если они отсутствуют — как они могут вести?
Мансуров. Город мы, в общем, проверили. И больницы, даже психиатрические.
Манечкин. Это такой нормальный парень, зачем же психиатрические?..
Мансуров. Вытрезвители, морги, дорожные службы… Вы уверены, что он покинул территорию завода?
Манечкин. Мы же искали, я вам говорил. Ты как думаешь?
Паршин. Не знаю.
Манечкин. Не знает любой дурак. Что ты думаешь, скажи?
Паршин. Думаю, как вы, но не знаю.
Мансуров. Покажите на карте, где вы искали.
Манечкин(склоняется над картой). Значит, так: это аэродром. Бетонка. Он под бетон — ну, ты понимаешь… Тут склады с горючим, там все под замками… Тут слева канава метров в длину 800–900… Потом она в трубу уходит.
Мансуров. Глубокая?
Манечкин. Где по грудь, где до пуза. Но грязная, илистая… Два моих орла ее по дну проползли от — и до. Думаю, он не там. В смысле, на дне… Где еще? Тут? Тут трава и кустарник. Я лично там не был. (Паршину). Ты был, вроде?
Паршин. Не я был, Ружьев. Только там его тоже нет.
Манечкин. Если сам не был — никогда не говори. Не ручайся ни за кого. Сколько раз я просил. (Склоняется над картой). Тут что за крестики?
Паршин. Канализационные люки.
Манечкин. Именно, люки…
Мансуров. Каждый крестик — люк?
Манечкин. Да не мог же он в люки — вонючие…
Мансуров. У него могли быть враги. К примеру.
Манечкин. У Евгения это — враги?..
Мансуров. Путь один: все проверить.
Манечкин. Мне и в голову не приходило…
Мансуров. Тогда не будем терять время.
Манечкин. Верно, верно, не будем. Геннадий Георгиевич, тоже ищи. Все бросай и ищи.
Мансуров. Можно подключить того товарища, вы говорили… который все знает?
Манечкин. Обязательно. И того тоже. Всех, кого надо. (Паршину). Ружьева подключи. Если еще нужны люди — еще берите. Геннадий Георгиевич, машину там, если надо, скажи, что я приказал. (Провожает следователя и Паршина. Возвращается). Люки, блин… Люки, понимаешь…
IV
Квартира Петрицких. Гремит и мелькает цветомузыка. Следователь Данилов с поцарапанным в кровь лицом о чем-то кричит и всеми силами удерживает дверь, ведущую в прихожую. Слов, впрочем, не разобрать. Дочь стоит посреди жилища, обхватив руками голову. Из спальни появляется Шура со шприцем. Оглушенная музыкой, машет руками и что-то кричит, слов, опять же, не разобрать. Дочь, наконец, вырубает содом. Теперь слышно, трезвонят в квартиру.
Шура. В чем дело, Веруня? Что за конец света? Как можно?..
Дочь. Я уже музыку врубила — не помогает! Вот, слышите, теть Шура?
В самом деле, звонок входной двери трезвонит без перерыва.
Шура(Данилову). Вы же из полиции, сделайте что-нибудь?
Дочь. Он из полиции — смотрите, как она его поцарапала.
Данилов(разводит руками). Со стихией бороться…
Дочь. А рубашка у него — посмотрите, теть Шур…