А сейчас миссис Торнтон продолжала читать письмо и хмуриться.
— Дорогая, тебе очень хочется побывать сегодня вечером у Альберт-холла? — спросила она. — Потому что я бы лучше послушала Сильвию Панкхёрст. Что скажешь? Ты не против?
Мэй удивленно отвлеклась от своего завтрака. Они с матерью принадлежали к суфражисткам, но не воинствующим, добивались права голоса, но не прибегали ради этой цели к насильственным методам. Воинствующие суфражистки, или «суфражетки», как их называли, били камнями окна, резали картины в Национальной галерее, взрывали бутылки с зажигательной смесью в пустых домах. Миссис Торнтон считала, что подобные действия вредят кампании в целом — кому захочется, чтобы его причисляли к этим буйнопомешанным особам? Она предпочитала действовать такими мирными средствами, как петиции, марши и статьи в прессе. Суфражетки презрительно относились к таким женщинам, как миссис Торнтон, указывая, что все эти методы почти безуспешно применялись в течение сорока лет, пока в борьбу не включилась Эммелин Панкхёрст.
Сильвия Панкхёрст, дочь Эммелин, была социалисткой. Она жила неподалеку от дома Торнтонов и руководила суфражистским движением женщин Ист-Энда.
— Мисс Тампстон дала мне весьма любопытную статью, которую мисс Панкхёрст написала для их газеты, — продолжала миссис Торнтон. — Она считает — и, думаю, не без оснований, что наше движение слишком увлечено вербовкой сторонниц из среднего класса и вместе с тем оставляет без внимания борьбу женщин из рабочих кругов. Естественно, ее методы я не одобряю, но с местными женщинами она добивается поразительных успехов. Вот я и подумала, что надо сходить к ним и приглядеться, — а тебе не хотелось бы?
— Как скажешь, — ответила Мэй, которой всегда нравилось заниматься чем-нибудь вместе с мамой.
Мать улыбнулась ей:
— Ну, а теперь собирайся, а то опоздаешь в школу. Только поцелуй меня перед уходом.
Мэй вскочила с места. Все ее мысли уже были поглощены предстоящим днем: уроком гимнастики, раздачей проверенных контрольных по географии, размышлениями, будут ли разговаривать друг с другом Барбара и Уинифред.
Она понятия не имела, что предстоящий вечер перевернет ее жизнь навсегда.
Значки
— Слышу! — Кезия Коллис вскочила с постели.
— Это они? — спросила Хетти. Она как раз надевала через голову пижаму, поэтому вопрос прозвучал невнятно.
Просунув руки в рукава, она поправила плечи, одернула подол и подбежала к двери. Из коридора доносились голоса, на лестнице прозвучал веселый смех Тедди. Хетти казалось, что, даже дожив до ста лет, она все равно не спутает смех Тедди ни с чьим другим.
Тем вечером должен был состояться массовый суфражистский митинг у Альберт-холла. Ивлин сказала маме, что идет на лекцию в школу.
— Об искусстве прерафаэлитов, — беззаботным тоном пояснила она. — Поэтому я позвала и Тедди — надеюсь, ты не против?
Хетти перебежала через площадку лестницы и повисла на перилах.
— Ивлин! Тедди! — позвала она. — Что было? Идите скорее, нам не спится!
Ивлин, развязывавшая шарф, на миг замерла, подняла голову и слегка нахмурилась. Как бы Хетти не испортила все разом, разболтав маме, где побывали они с Тедди. Но прежде чем она успела ответить, в коридор вышла миссис Коллис.
— Хетти! Вы с сестрой еще не в постели? Ума не приложу, как можно битых полчаса переодеваться в пижамы. Чем, во имя всего святого, занята мисс Перринг?
Мисс Перринг была гувернанткой младших девочек. Все три дочери семейства ходили в школу, но остальные заботы о них, начиная с сопровождения по дороге из школы и заканчивая помощью с уроками и штопкой носков, были возложены на мисс Перринг.
При виде мисс Перринг, худенькой и серенькой, возникало впечатление, что все блага жизни обошли ее стороной. Дети относились к ней с безотчетным пренебрежением.
— О, было бы очень жаль, если бы они уже лежали в постели, — заговорил Тедди. Он запрокинул голову и одарил своей самой обаятельной улыбкой Хетти, которая наклонилась через перила так низко, как только получилось, и длинные волосы спрятали ее лицо. — Как же я мог явиться с визитом и не поздороваться с юной Генриеттой? — И он взбежал по лестнице, шагая через две ступеньки, а она ждала его на площадке, широко и глуповато улыбаясь.
Двенадцатилетняя Кезия, миниатюрная, крепкая и энергичная, с возмутительной снисходительностью относилась к пухленькой, похожей на мышку десятилетней Хетти — самой младшей в семье.