В своем ответе Кубанину Махно делает против меня два рода выпадов: 1) приводит неверные «факты»; 2) допускает нехорошие намеки, инсинуирует. Сперва - о неверных «фактах »
1. На стр. 42 Махно пишет: «В сопровождении лучших из контрразведчиков в махновской армии, Волин уехал в ноябре 1919 г. из армии в район, где и сдался в плен именно 14-ой красной армии». А несколькими строками выше он утверждает, будто я «всегда любил пользоваться услугами контрразведки, будучи в армии махновцев».
Последнее утверждение - просто злостная выдумка, с целью набросить тень. Махно прекрасно знает, что я всегда был очень далек от контрразведки и ее дел. (Даже члены контрразведки не были мне, в большинстве, известны). Он знает, что вся моя, чисто культурная, деятельность в движении не имела ничего общего с контрразведкой, с ней никогда, ни в каком отношении, ни по какому поводу не соприкасалась. Он знает, - и это самое главное, - что я ни разу, ни по какому поводу не обращался к услугам контрразведки, по той, хотя бы, простой причине, что мне в этих услугах ни разу не пришлось нуждаться. То есть, он знает прямо обратное тому, что пишет. Как это назвать?
2. Что касается обстоятельств и обстановки моего отъезда из армии 29-го декабря 1919г. (а не в ноябре, как пишет, по ошибке, Махно), то они тоже прекрасно известны Махно, и он искажает их, когда пишет, будто я уехал «в сопровождении лучших из контрразведчиков». Освежу его память, если она ему изменила.
В декабре 1919 г. махновская армия отступала от г. Екатеринослава па юг, в направлении г. Александровска. Отступление, начавшееся еще в ноябре, было исключительно тяжелым, благодаря распутице и повальным заболеваниям в армии. Бои с наседавшими с севера деникинцами продолжались. Никакая культурная работа была немыслима. В это время, в армию приехал из района Кривого Рога революционер-повстанец Г., с просьбой отпустить с ним в район Кр. Рога опытного агитатора для борьбы против растущего влияния петлюровщины. По словам Г., в районе имелось до 10 тысяч крестьянской молодежи, готовой к вооруженной борьбе против белых, но усиленно пропагандируемой агентами Петлюры. Махно предложил мне, в виду отсутствия всякой работы в нашем районе, съездить на несколько дней в Кривой Рог и организовать там широкую агитацию против петлюровщины, с целью привлечения ищущей выхода крестьянской массы на нашу сторону.
Поездка заслуживала интереса. Против нее могло говорить только одно соображение: на ближайших же днях нам, несомненно, предстояло сойтись в каком-либо пункте с советскими силами и властями, двигавшимися по пятам деникинцев с севера. (Все это, - напомню, -происходило вскоре после разгрома махновцами деникинских сил на Украине, занятия нами Екатеринослава и отступления деникинцев изпод Орла. На пути своего отступления они и обрушились на нас в Екатеринославе, выбили нас оттуда и преследовали, сами спешно отступая от наседавших на них красных). Несомненно, деникинская армия должна была через несколько дней исчезнуть, и тогда махновцам, предстояло сойтись на очищенном месте с красными. Встреча предполагалась мирной, но чреватой всякими осложнениями. Я сказал Махно, что хорошо бы съездить в Кривой Рог, но если встреча с большевиками действительно произойдет, я могу быть нужен здесь, на месте. Махно ответил, что раньше двух недель встреча не произойдет, а я буду дней через 10 обратно. Отъезд был решен.
Самой организацией поездки я совершенно не занимался. Ни за какими услугами и, вообще, ни с чем в контрразведку не обращался. Мне выдан был мандат (удостоверение) в том, что «сего числа предъявитель настоящего удостоверения тов. Волин отправляется туда-то...» и пр., за подписями командарма Н.Махно, председателя реввоенсовета Лащенко и начальника штаба (кажется, Белаша), и с датой: 29 декабря 1919 г. (Читатель увидит ниже, почему я так отчетливо помню эти подробности, и какое они имеют значение). Независимо от меня было решено, что необходимо поехать целому небольшому вооруженному отряду, так как путь предстоял довольно далекий, по местам, где можно было наткнуться на всякие неожиданности, главным же образом, на просочившиеся всюду кругом отдельные деникинские отряды. Так и было сделано. Со мной выехали: приехавший из Кривого Рога повстанец Г. и отряд человек в 20 наших повстанцев, при винтовках и двух ручных пулеметах (и при нескольких тачанках). Тем, что в этот отряд входили и контрразведчики, я нисколько не интересовался; никто меня об этом не запрашивал; я сам составом вооруженного отряда совершенно не занимался, и лишь при отъезде узнал, что с отрядом едет и контрразведчик Голик. (Между прочим, я знал, что Голик работал в контрразведке, но не знал, что он был ее начальником). Мне и по сей день неизвестно, ни сколько именно контрразведчиков было в отряде, ни с какими целями они были туда введены. Я об этом эскорте не просил, и о том, что меня «сопровождали» «лучшие из контрразведчиков», узнал только теперь, из брошюры Махно.
Похоже ли все это на то, что он пытается мне навязать?
3. Что значит «сдался в плен 14-ой красной армии»? Как мог Махно написать такую нелепость? Я полагаю, что от того же Голика он должен был знать обстоятельства моего задержания.
Обстоятельства эти были следующие. (Читатель не посетует на меня за некоторые подробности, которые я считаю необходимым передать «фотографически»).
В самом начале пути я заболел, - как впоследствии выяснилось, тяжелой формой возвратного тифа. Я вынужден был сойти с лошади (я ехал верхом) и лечь в тачанку. Добравшись до первого же большого села, я слег в постель и пролежал дня три на частной квартире, куда меня устроили товарищи по отряду. Тем временем, Г. с частью отряда уехали вперед и должны были заранее подготовить в Кривом-Роге организацию митингов. (Предполагалось, что я быстро поправлюсь).
Почувствовав себя лучше, (как потом оказалось, это был перерыв между первым и вторым приступом тифа), я двинулся дальше и прибыл в Кривой Рог. Однако ввиду большой слабости, я выступать на митингах еще не мог и снова поселился на квартире, чтобы совершенно поправиться. Сюда мне принесли свежие газеты, из которых я узнал, что махновцы уже встретились с большевиками в г. Александровске. Тотчас же собрался весь отряд. Было решено оставить Кривой Рог и со всей возможной скоростью двинуться к г. Александровску, ввиду несомненной важности предстоявших там событий.
На следующее утро наш отряд двинулся в путь.
Через сутки слишком пути по проселочным дорогам, с короткими остановками по встречным деревням, мы подъехали к небольшой деревне и еще издали заметили, что она занята какими-то войсками. Расположена она была на пригорке. Внизу протекала небольшая речка, к которой мы подъезжали, и которая отделяла нас от самой деревни. И вот, по гребню пригорка видно было движение вооруженных кавалеристов. «Какие это войска? Петлюровцы, белые, красные?» -спрашивали мы себя, приводя, на всякий случай, в боевую готовность пулеметы, винтовки и револьверы. Когда мы подъехали вплотную к речке, к нам, по ту сторону, спустились с пригорка всадники (на шапках мы теперь ясно различали красную звезду) и через речку стали кричать нам, спрашивая, кто мы. - «Повстанцы-махновцы, - ответили мы, - а вы кто такие?» - «Мы - красные, последовал ответ: - Да вы, товарищи, переходите речку и пожалуйте к нам. Здесь передохнете и поедете дальше....
Решено было вступить в деревню. Она оказалась занятой довольно крупной красной частью. Нас окружила толпа крестьян и солдат. Начались какие-то переговоры, забегали люди...
Тем временем, я опять почувствовал себя очень плохо (начинался второй приступ тифа). Выбравшись из толпы, я подошел к избе с краю площади и облокотился о забор, поблизости от тачанки Голика. Никого рядом со мной не было. Я чувствовал сильный жар. Голова кружилась. Я еле держался на ногах. Вдали, словно сквозь туман, я видел какое-то движение. Бегали и что-то кричали люди. Деревня волновалась.