Как и у прочих, для старого барона Жуссерана де ла Брош из-за последних событий наступил локальный апокалипсец. В связи с чем- как обычно и поступал в подобных случаях- он немедленно напился, собрал свою маленькую дружину и, потрясая мечом и немилосердно богохульствуя, толкнул речь. В которой, не иначе как под воздействием винных паров, пообещал отсутствующим по понятным причинам на данном мероприятии бригантам засунуть свой фамильный меч каждому в не предназначенное для этого природой отверстие и вертеть на нём до окончательной их погибели. И в бога, и в душу… и так далее. Добившись от уставших от его спича солдат необходимого, по его мнению, уровня патриотизма, барон распустил гарнизон и отправился спать.
Утро было хреновым- и не только из-за погоды. Маясь от головной боли, старик снова прикинул хрен к носу и засомневался что-то- а не поторопился ли он вчера с громкими заявлениями. Конечно, вряд ли кто-то обратит внимание на речи маленького барона, ну а вдруг? А старые стены замка давно не чинены, и в дружине всего сорок бойцов. А потому нужно подготовиться к возможным неприятностям, и прежде всего, отправить единственную дочь во Фёр- под защиту графа.
На следующее утро, едва рассвело, из ворот замка выехала небольшая конная кавалькада, в составе молодой баронессы Мари со служанкой и десятка старого и опытного воина Гильома. Вроде всё предусмотрено, одного не знал старик барон отправляя дочь, что безопасные прежде дороги превратились в экстремальные аттракционы, за прохождение которых выдавалась лишь одна награда- жизнь. Хотя в начале пути ничего не предвещало опасности и маленький отряд без помех следовал по замысловатым изгибам дороги, но на второй день путешествия изменилось всё.
Поперёк дороги лежал здоровенный дуб. И пока путешественники растерянно топтались возле него, сзади рухнуло ещё одно дерево и десятки стрел пропели свою гибельную песню. Половина отряда- из не успевших прикрыться щитами или попросту неудачливых- погибли, либо были ранены. Остальные спешно спрыгивали с лошадей- тесновато на узкой лесной дороге, превратившуюся в одночасье в смертельную ловушку. В этот момент, в мозгу у одного из солдат по имени Карл перегорел какой-то предохранитель. Взревев как подраненный кабан и пришпорив коня, ринулся он с мечом наголо на толпу разбойников, выбегавшую из леса по обе стороны дороги. Один взмах меча, второй… Под копыта коня ложились разрубленные бандиты. Но на третьем взмахе что-то ударило в спину, да так что сила ушла из тела. А потом в бок, в спину… Перед глазами Карла завертелись кроны деревьев, и свет померк... Однако, пока под торжествующие крики разбойники поднимали на копья безвольное тело умирающего Карла, остальные воины, сбив стену щитов и прикрывая на удивление невредимую баронскую дочку, отступили к лесу, прикрыв тылы мощным каштаном.
Старый десятник не надеялся выжить- слишком много было на них врагов. Но и умереть достойно тоже нужно суметь, а Гильом, прожившую долгую жизнь и большую её часть с мечом в руке, знал как это сделать наилучшим образом. Напрасно торопились разбойники, спеша развалить строй противника, нападая едва ли не по одному. Так и умирая…Но и у бригантов нашёлся командир- криком перестроил нападавших, и они в плотном строю навалились на баронских солдат. Быстрое движение и узкое жало копья нашло щель между щитов- и тут же окрасилось в красное. Воин вскрикнул от боли в бедре, и припал на колено. Тут же попытался снова подняться, но куда там- на подранка обрушился град ударов. Вначале раскололся щит, а следом и голова.
Упал один соратник, второй… Гильом зашептал про себя молитву- на ногах из всего отряда остались лишь он, да Фил Простофиля. Ну, ещё Мари выглядывает из-за дерева, но она не в счёт. Как, впрочем, и Фил, ещё полгода назад не державший в руках ничего серьёзнее кухонного ножа. По какой такой причине барон решил, что из этого лоботряса выйдет что-то путное- сие Гильому было неведомо. Ну, так то, конечно, оглобля немаленькая вымахала, и вроде как силушкой боженька не обидел, но ведь ейной ещё и распорядиться надо суметь правильно. А Филя… Не зря его люди Простофилей прозвали. Тем удивительней, что он до сих пор жив.