— Пане офицер, — сказала она строго, — вам тут не бардак, у нас девушки приличные.
Но доктор Хайкин состроил гримасу, как паяц, и ответил:
— Летейтофейс![30]
Все засмеялись.
— Сумасшедший, — с жалостью сказала Фриметл.
Сумасшедший, — повторили за ней девушки, поправляя прически, — ах, мне бы такого сумасшедшего…
Доктор Хайкин горстями таскал из мешков орехи и угощал девушек. Цены он не спрашивал и денег не платил.
— Запишите! — говорил он и отправлялся к реб Шлойме-Дувиду. Брал несколько бутылок водки и ликера, приказывал запаковать гуся и колбасу, садился в пролетку и щелкал кнутом. Реб Шлойме-Дувид не требовал денег. Он только хотел знать, записать или не надо.
— Пане офицер! — кричал он вслед Хайкину. — Записать на ваш счет или вы расплатитесь вскоре?
— Повесься на заборе! — в рифму отвечал офицер и исчезал в облаке пыли.
Он встречался с девушками не только в лавке Фриметл, но и в лесу неподалеку от местечка, а у Шлойме-Дувида покупал для них угощение.
Лес начинался у военного лагеря и тянулся на много верст. Были в этом лесу такие чащобы, куда не могло пробиться солнце, а лягушки квакали там даже средь бела дня. Девушки надевали тщательно выглаженные ситцевые платьица и парами гуляли под ручку, с нежностью поглядывая друг на друга. В маленьких местечках между девушками нередко возникает такая симпатия, ведь тут не принято проводить время в компании молодых людей. Иногда девушки что-нибудь напевали, чаще всего любовную песенку о несчастной швее:
А следом, чуть поотстав, идут парни в котелках и с тонкими тросточками. Идут, будто просто так, сами по себе, и на девушек ноль внимания, но вдруг негромко подхватывают:
Девушки не останавливаются и даже не оглядываются, идут, тоже будто просто так, сами по себе, и гордо, с достоинством допевают последний куплет:
Так и гуляют, парни отдельно, девушки отдельно, но вдруг издали доносится звон подков. Это скачет на лошади доктор Хайкин. Еще подъехать не успел, а всем уже весело, прощай грусть-тоска!
— С праздником! — кричит, спрыгивая с лошади, элегантный, что твой принц, и все смеются.
— Ха-ха-ха! Вот сумасшедший! Хи-хи-хи!
Здесь он позволяет себе еще больше, чем в городе. Стреляет карими глазами, крутится среди девушек, словно петух среди кур. То пустится в пляс по траве, то песню запоет. Вдруг затеет игру в прятки и заберется куда-нибудь в заросли, где лягушки квакают. А потом — в догонялки! То за одной девушкой бросится, то за другой. Она убегает, визжит и вдруг оказывается у него в объятиях. Доктор Хайкин раздает девушкам сладости, а на закуску — поцелуи. Девушки все ему прощают, не обижаются.
— Сумасшедший! — говорят, тяжело дыша: уж очень они разошлись.
А парни стоят в стороне. Помахивают легкими тросточками и глуповато, смущенно улыбаются.
— Полоумный! — Они делают вид, что им тоже очень весело. — Совсем с головой беда…
3
В местечке уже не понимали, как раньше жили без доктора Хайкина.
— Врач от Бога! — повторяли женщины. — Только посмотрит, и любую болезнь как рукой снимает.
— Свое дело знает, — соглашались мужчины. — Повезло нам с ним…
А ведь он и лечить-то в местечке начал будто не по-настоящему, а в шутку, дурачась. Стоял себе на площади, и вдруг мимо прошла еврейка в платке, ломая руки.
— Молитесь, евреи, за моего сыночка! — надрывалась она. — Читайте псалмы за мое сокровище!..
Хайкин стал ее передразнивать. Женщина кричала во весь голос, а он подпевал на святом языке: «Лефурконох саборис!»[31]
Но вдруг бросил взгляд через площадь, сел в пролетку и приказал солдату править вслед за женщиной.
— Покажи язык! — крикнул он больному ребенку, войдя в дом, и щелкнул мальчика по носу. — Покажи, шельмец, кому говорю!..
Через несколько дней ребенок выздоровел, а женщины стали толпой бегать за доктором с черной бородкой:
31
На помощь Твою уповаю! (