— Ну, Тирца, что скажешь?
— А что я, женщина, могу сказать? — Тирца еще ниже опустила голову, будто в чем-то провинилась. — Ты отец. Найдешь жениха, и пусть будут счастливы.
— Жениха-то я уже нашел… — сказал реб Шия и задумался.
Он будто видел этого жениха прямо перед собой: маленький, тщедушный, целыми днями бормочет себе под нос, ссутулившись над Талмудом, и пощипывает жидкую черную бороденку. А рядом с ним реб Шия увидел Гендл, ее статную фигуру, румяные щеки, блестящие глаза, полные, ярко-красные губы, белозубую улыбку и, конечно, высокую грудь.
Несмотря на возраст, реб Шия был неравнодушен к женской красоте, он знал в ней толк. Разъезжая по деревням, он повидал немало красивых девушек. Да и когда сама Гендл его обнимала, у него дрожь пробегала по всему телу, чего ж греха таить?
Представив же себе их обоих сразу, реб Шия так нахмурил и без того невысокий лоб, что волосы над ним почти наползли на густые брови. По лицу было видно, что реб Шия сильно сомневается в возможности такого брака. Но тут же в его крепкую голову пришла благочестивая мысль. Он вспомнил слова своего ребе: «Шия, этот юноша станет украшением твоего дома».
Реб Шия поднялся, энергично помотал головой, отгоняя последние сомнения, и твердо сказал:
— Тирца, смотри, чтоб в доме прибрано было. На той неделе, во вторник, даст Бог, помолвку заключим. Вторник — день счастливый.
— Дай-то Бог, — смиренно согласилась Тирца, встала с сундука и пошла в шинок.
— Генделе, Генделе! — позвала она с особой нежностью, которую мать начинает испытывать к дочери, когда собирается выдать ее замуж. — Поди сюда, невеста, скажу тебе кое-что.
— Что, мамочка?
— Отец тебе жениха нашел. Ты не рада?
— Как же не рада? — Подняв руки, Гендл поправила волосы.
— Гендла, еще меду! — донеслось из-за стола. — Гендла, скорей!
Гендл быстро повернулась и легким, упругим шагом подошла к буфету.
— Несу, несу! — улыбнулась она, поднимаясь по лесенке, чтобы достать бутыль.
Гои, сидя за столиками, пялились на ее точеные ножки, показавшиеся из-под юбки, и облизывались.
— Что за девушка! — сказал один другому. — И пьется куда лучше, если она подает.
А тот крикнул:
— Еще бутылочку, Гендла! Твое здоровье, красавица!
Свадьбу справили, как в любом богатом еврейском семействе. Собралась вся родня от мала до велика. Сделали холщовый навес, под ним расставили столы. Музыканты приехали сразу из нескольких городов. Отмечали свадьбу после праздника Швуэс[37]. Уже стояла жара, но невесту облачили в тяжелое шелковое платье, отороченное мехом, и калоши, новехонькие, с неотклеенными ярлычками из магазина. Так ее и повели к синагогальному двору, нацепив на нее все самое лучшее и дорогое, что для нее купили.
Жених вышагивал в белых чулках до колена, блестящем атласном кафтане и хорьковой шубе, которую заказал для него будущий тесть. На маленькой, коротко постриженной головке огромная меховая шапка, на ногах легкие туфли. В калоши его не обули: мать, суровая женщина в украшенной цветочками и ягодками шляпке с вуалью, решила, что это будет нескромно.
Вдруг произошла небольшая заминка. Уже подойдя к балдахину, жених вспомнил, что надо бы совершить омовение. Обратились к реб Шие.
— Дувидл, негде, — сказал тот. — Сгорела миква[38] у нас.
Наклонился и тихо добавил на ухо:
— Даже невесту пришлось в соседнее местечко везти…
— Я без омовения под балдахин не пойду, — упрямо сказал жених Дувидл. — Мне так надо.
— Надо? — переспросил реб Шия, состроив благочестивую мину, как простой человек, что захотел породниться со знатным семейством. — Что же делать-то?
— Может, тут какая-нибудь река неподалеку? — спросила мать жениха.
— Нет. До Вислы пять верст.
— А что, если набрать воды из колодца и облиться? — вмешался сын реб Шии, неученый парень с воротничком.
— Что за чушь он болтает?! — воскликнула мать жениха, качая всеми цветочками и ягодками на шляпке.
С тех пор как умер ее муж-раввин, она стала говорить совсем как мужчина, да не простой, а знаток Талмуда. И сейчас злилась, что должна породниться с невеждами из-за денег.
— Тут речь об омовении, а он — «облиться»! Как будто надо всего лишь на руки полить перед трапезой.
— Иди, иди отсюда! — Реб Шия тоже рассердился на сына-неуча, который так опозорил его перед сватьей в шляпке с вуалью.
— А знаете что? — повернулся Дувидл к матери, сверкнув глазами. — Я прямо в колодец залезу.