— Нет уж, сперва «Отче наш» прочитай.
— Обойдетесь. Порох давайте, кому сказал!
— Ну, тогда «цицы» покажи.
— Отстаньте.
— Не отстанем! Да ладно тебе, покажи! Мы только ниточки пересчитаем, и все!
— Нет.
— Вали его, хлопцы! Бей его!
На Симху-Бинема наседают со всех сторон, а он работает руками, ногами, головой. Ребята бросаются на него, лезут, пытаются оторвать цицес. Симха-Бинем тоже разгорячился, подраться он любит.
Вдруг один хлопнул в ладоши:
— Эй, а давайте ему еще раз обрезание сделаем, как жиды маленьким детям делают.
— Добро! — соглашаются остальные, вытаскивая из-за пояса ножики.
Сначала оно все вроде бы как в шутку, но когда Симха впадает в раж, он уже не только бьет, но и царапает врагов ногтями, кусается, хватает за волосы. А хлопцы тоже разошлись. Они уже по-настоящему жаждут крови! Глаза сверкают, зубы оскалены, кулаки сжаты.
— Вали его, режь! — кричат, подзадоривая друг друга.
Опасность только придает Симхе сил. Он с удвоенной яростью отбивается от врагов, тычет кулаками куда попало.
— Нате вам, суки! Получайте! Вот вам!
Домой он прибегает весь избитый, растрепанный, на лице следы ногтей, глаз заплыл, все пуговицы оторваны. Но самое страшное, что ему оторвали цицес. Симха-Бинем забирается на чердак.
Он сидит там несколько часов. Очень хочется есть, он жует солому, ищет на полу зерна, разгрызает их зубами. Но в конце концов, когда голод становится невыносимым, приходится слезать. Он молча стоит у двери. Знает: сейчас опять будут бить. Его окружает вся семья: отец, дед, бабка, дядья и тетки:
— Симха-Бинем, где тебя носило?
— Ой, да он же весь в крови!
— Смотрите, пуговицы оторваны.
— И цицес тоже!
— Ну, сейчас я ему покажу!
— Отлупить его, чтоб знал…
— Поддайте ему как следует!
— Всех нас позорит…
— На, получай!
— Вот тебе! Злодей! Исав!
Тумаки сыплются градом, но Симха-Бинем молчит. Тупо молчит. Только глаза горят ненавистью, ненавистью ко всем, кто столпился вокруг.
Наутро он опять идет к заброшенному зданию. Дружки дерутся, но им хотя бы можно давать сдачи. А дома — только молчать. Так мало того, дома еще и поучают все время. Особенно отец. Орет, бороденка трясется, острый кадык бегает вверх-вниз на тощей шее. До чего же Симха его ненавидит! Улучив момент, он сбегает к дружкам в заброшенные развалины.
— Эй! — кричит он издали. — Я проволоки принес! Целый моток!
Особенно весело там по воскресеньям.
Каждое воскресенье там собирается несколько парочек. Приходит пьяница Рыба. Он очень высокий, самый высокий в местечке, и вышагивает как верблюд. С собой он приводит шабес-гойку Маришку. Когда ее потчуют стаканчиком водки, она всегда кричит: «Юж, юж![46]», еще до того как успеют налить. А выпив, тут же запивает еще одним стаканчиком.
Приходит Францишек, который топит еврейскую баню. У него пышные бакенбарды, как у Франца Иосифа[47], и он щеголяет в старом, кем-то подаренном полковничьем мундире с галунами и золотыми пуговицами. Францишек приводит солдатку Южу. Ее муж служит в солдатах, кажется, уже столько, сколько она себя помнит.
Они рассаживаются неподалеку от развалин, прямо на земле, среди мусора и нечистот, и отдыхают. Из синей бумаги от стеариновых свеч Крестовникова сворачивают толстые папиросы, дают любовницам затянуться. Пьют из горла водку, закусывают черными, кривыми колбасами, похожими на гигантских червей. Бросаются друг другу на шею, обнимаются, целуются, а потом спят на нечистотах, мусоре и битом кирпиче.
Симха с дружками прячутся в развалинах, наблюдают через щели и аж пританцовывают, как мелкие кобельки на большой собачьей свадьбе в конце зимы. Шмыгают носами:
— Смотри, смотри!
Когда банщик Францишек приходит в полный экстаз, мальчишки набирают камешков и метят в любовников.
— Симха, в голову целься!
— А теперь по ногам!
Возлюбленная Францишека вскакивает, вырвавшись из его объятий, и, полуголая, гонится за ребятами:
— Чтоб вас холера взяла, ублюдки! Не дадут людям отдохнуть спокойно! Черт бы вас побрал!..
Симха-Бинем и остальные сорванцы делают ноги. Глаза блестят, зубы сверкают, из ртов капает слюна.
— Хо-хо! — кричат они, корча рожи и показывая руками непристойные жесты. — Хе-хе!
4
Теперь в местечке Симху называли только уменьшительно — Симхеле, а вместо прозвища Конь он получил новое — Колбаса. Симхеле Колбаса.