Студенты. И на танцах к мне пристал отвратительный тип, рыжий такой, его все Яшкой звали, из институтского комитета комсомола. Демагог и горлопан. Он меня пригласил, а я отказала. Он так мерзко улыбнулся и вроде бы нечаянно провгл пальцами вот тут... Я ему по морде. Милиция нас вывела, обоим по замечанию, но мои ребята всг видели. Да... я их и сама попросила Яше пояснить, как надо вести себя с их девушкой. Стали пояснять и перестарались. Да еще при свидетелях. Те на суде подтвердили и что это я их просила его наказать, и что смеялась и подзуживала, когда ему штаны снимали... Короче, получила в общем-то за дело. Просто уж очень обидно и противно было, что именно этот подонок меня и наказывал. Не очень-то и больно было - это же скорее спектакль: он должен был, когда сечгт, вторую руку в кармане держать... Да и мужик он не сильный, хотя норовил попасть побольнее, но зато как он меня ла-пал при всех... за что хотел!.. И ребят моих из-за меня тоже высекли. Один из них, гордый такой, отличник, вундеркинд, после этого с ума тронулся..." "Не мудрено... А ты?" "Я?.. Пожалуй... тоже немного с тех пор не нормальная. С мужем моим, таким тактичным и ласковым, жить просто не могла.
Хоть Яшку ищи... Впрочем, наши его всг-таки потом достали, он теперь..." "А вот этого ты мне не говорила, - испугался Борис. - И никогда никому не говори."
Розовое солнце внезапно вторглось в их разговор - кто-то шевельнул дальнюю штору. Оно ярко осветило лицо Майи, ег УлягушачийФ, как говорил Пацан, рот, тонкие ноздри длинноватого, сейчас как-то странно кривившегося вправо носа, напряженные зелгные удлингнные глаза, шапку густых светлых волос. В этом не очень красивом лице был сейчас для Бориса весь мир... Подошгл официант. Борис заплатил за коньяк и фрукты - остальное было бесплатно - и поднялся, подавая Майе руку. Она какое-то время не шевелилась, наклонившись над столом. Потом рывком поднялась, обула снятый туфель и под руку пошла с Борисом к гардеробу.
Было далеко заполночь. Небо очистилось, ветер стих. Прохожих не было. В полной тишине властвовал всепроникающий солнечный свет, казалось, со всех сторон. Сопки за бухтой казались чгрными, а за посглком всг так же пылали какимто синтетическим коричневым цветом. Дальние горы надели ярко-розовые шапки.
Они шли в своих плащах вдоль берега. Невидимая вода отделяла глянцевые голыши от матовых, над которыми резвились мальки. Борис смотрел на фигуру женщины с поникшими плечами, мешочком с туфлями у самой земли и вдруг представил ег на берегу не этого, а никогда не виданного им тгплого моря среди пальм и жаркого солнца вместо этого суррогата. И что сейчас воздух имеет не пять, а двадцать пять градусов и море не ледяное, а тгплое. И что на этом благословенном и недостижимом берегу она вся, а не рука только, принадлежит ему. И принадлежит так, как того хотят они оба...
Майя вдруг обернулась, впервые улыбнулась во весь рот, заглянув ему в глаза, отбросила мешочек на гальку и, действительно как на южном пляже, в этой мгртвой арктической тишине, расстегнула и сняла плащ. Они не замечали ни холода, ни вездесущего света. Она повторяла, закинув голову: "Ты! Ты! Наконец-то ты!!" Она, наконец, пила не во сне и всг равно не могла напиться его силой, его смелостью и своей ДОБРОВОЛЬНОЙ болью...Он еще лежал на плащах, когда она встала нагая и отошла к своей одежде, отворачиваясь от его восхищенного взгляда на это залитое розовым светом тгплое тело среди полярного холодного лета...
Свет нагло заливал и ег комнату, где они продолжали праздник своей свободы в тепле от электропечки почти до поры, когда в нормальных широтах наступает рассвет. Борис смотрел на разметавшую густые светлые волосы спящую на спине раскинув руки Майю и не уставал удивляться, одеваясь, что он, пожилой мусорщик, провгл ночь с такой красивой молодой женщиной.
***
Грохоча по пустынным коробам, Борис ворвался в свою комнату, наскоро переоделся в рабочее и бросился на свою койку перевести дух. Это не помешало ему услышать привычный звон будильника, во-время встать и быть у конторы раньше Пацана. Тот пришгл зелгный с похмелья и сразу сел на заваленную окурками и пеплом скамейку - досыпать. Да и у самого Бориса плыли круги перед глазами, хотя выпил он в ресторане относительно мало.
Напарники обедали вместе. Пацан говорил Уза жизньФ, а Борис, как всегда, то кивал, то смотрел сурово, считаясь при такой манере в свогм кругу незаменимым собеседником. Но Пацана его молчание сбивало с толку. Он вообще УволкаФ- Бориса боялся, старался угодить. А потому перестраивался на ходу, тут же приводил аргументы против только что высказанных, грамотно расставляя совершенно неопределгнные артикли. "Дядь Борь, - вдруг сказал он - Почтарочка-то наша была вчера в "Арктике" с фраером - вылитый ты! Морда, фигура. Думал, ты переоделся.
Заглянул к тебе - нет, спишь пьяный, как обычно." Волна холода пробежала от затылка к ногам так, что он качнулся на табурете. Неужели снова ОН? И с Майкой ОН, а не я?.. С трудом переведя дух, Борис спросил каким-то не своим голосом:
УКак мог увидеть? Я ж запираюсь..." "Так я в щелочку. А что, не спал что ли?" "Чего не спать? Спал я..." "Ты чг, плачешь, что ли, дядь Борь? Да задерись она в пасть эта почтарочка! Нам-то что до них?" "И откуда у тебя кличка такая для человека под тридцать?" "Так Бацанов я по фамилии, Сергей Бацанов, бич-профессионал. Вот и сокращают всюда." "Слушай, это, Сергга, ты же пьян был, ночь к тому же. Как ты узнал, что с почтаркой был не я?.." "Во дагт! Да в этом тргпанном Певеке разве летом ночь? Только и Митюха сказал: не, не Боря это. Тот фраер, морда тонкая, материковая. А я ему говорю: могла (не определение, а артикль) быть и с дядей Борей. Мужик он тоже ладный. А Митюха говорит: (что-то на что-то) она пойдет с мусорщиком, когда вокруг нег столько приличного народу всегда. И сама тоже самая фигуристая на весь Певек. Одна жопка чего стоит, про прочее и слов нет!
Такую любой капитан, если надо, буфетчицей хоть на атомный ледокол оформит, чтобы каждую ночь иметь... Только на морду, она по-моему, не очень. Милкараздатчица лучше... Эй, Оленька, ты как, еще с погранцом или снова моя? - крикнул он в окно. - А то он у меня, как пионер, - всегда готов! И под салютом всех вождей."
УТы ко мне и правда стучал?" "Конечно, добавить с тобой хотел. Только ты спал же, прямо в сапогах и в стгганке, как всегда. Ну я и понял - готов уже, не добавит."
Неужели я как прилгг вечером, так и проспал до утра? И костюма из шкафа не брал, и в бойлерную-душ не спускался? Ведь вот и не брился... Услышал случайно, как летуны ег в ресторан звали, вот и привиделось чгрт-те что...
Работы было много. По приказу нового начальника свалку перенесли, пришлось ехать за маяк по берегу бухты. Борис по своему обыкновению нахохлился в кузове, пока Пацан развалился в кабине. Кто же это был с почтарочкой, без конца думал он, трясясь на брезентовом коврике. Не зря же этому дурному Сергге померещилось спьяну, что я?
Что-то блеснуло на берегу. Борис так ударил тяжглым кулаком по кабине, что слетел дворник со стекла. Машина тормознула юзом по слякоти и вышвырнула Бориса в обочину. Он тяжело помчался назад и нагнулся над береговой галькой. Это был пояс от майкиного плаща... Не отвечая на ругань водителя, он сунул поясок за пазуху и одним прыжком влетел в кузов. "Что там, неужто кошель?" - загорелся Пацан. "Да нет. Показалось..." Это было их место! Дневное солнце так же яростно и низко стелило лучи по тундре, но Борис видел розовое ночное его сияние и розовые тгплые плечи в своих руках. Белый пустой купол неба сиял над машиной, мчащейся по берегу с пожилым мусорщиком в кузове. За машиной всбухала белой пеной чгрная жижа, в которую с кузова летели какие-то совершенно лишние в этом мокром свирепом краю капельки...
На свалке они подожгли мусор, стали во главе дымного хвоста и стали выбрасывать на горящую солярку содержимое кузова. Пацан филонил, едва шевелил лопатой. Борис сегодня этого не замечал, работал с каким-то остервенением, молчал на перекурах. Пацан вдруг уловил, какими незнакомыми глубокими и осмысленными глазами напарник смотрел на убегающую к посглку дорогу и впервые усомнился: