Март 1938 года. Письмо третье адресовано «дорогому» Иосифу Виссарионовичу (теперь будет только так). Ситуация была смертельно опасной. Эренбург приехал из Испании в Москву всего на две недели в декабре 1937 года. Он знал, что Бухарин почти год как арестован, но «Известия» продолжали Эренбурга печатать, а Союз писателей пригласил его на пленум. И он приехал. Вскоре у него отобрали зарубежный паспорт. С вопросом о возвращении в Испанию сомнительно тянули. Затем предложили пойти на процесс, а он отказался об этом написать. 15 марта Бухарина расстреляли. Помощи и совета Эренбургу ждать было неоткуда. Его судьбу решить мог только Сталин. В письме вождю речь идет лишь о значимости для страны той работы, которую Эренбург вел в Испании и во Франции, причем дело изображается так, будто товарищи, задержавшие его в СССР, значения его работы не вполне понимают. О Бухарине не сказано ни единого слова. Эренбург, конечно, понимает, что пишет убийце друга своей юности, но Бухарину уже ничем не поможешь — задача: не погубить себя. Однако в письме нет и попытки спастись ценой обличения всей страной заклейменного врага. Это была бы цена, после которой трудно жить; к тому же Эренбург надеется, что Сталину этого не нужно: все равно не поверит. Если что и может подействовать на него, то разве что выгода оставить Эренбургу жизнь. Однако это соображение не подействовало. Редактор «Известий» Селих передал устно: товарищ Сталин не считает сейчас целесообразной работу Эренбурга на Западе. Эренбург в аккуратных выражениях просит Селиха сообщить о своем несогласии. Подтверждая готовность подчиниться и вернуться в Москву, ликвидировав дела в Париже, он перечисляет аргументы, почему это не полезно для дела СССР. На следующий день он, боясь неточности, повторяет эти аргументы в письме (формально оно написано на имя Селиха, но фактически адресовано Сталину — это четвертое письмо вождю). И — чудо, Эренбурга отпускают. Глупо искать здесь логику, это — судьба.
Апрель 1945 года. Пятое письмо, наиболее эмоциональное, хотя Эренбург и пытается себя сдерживать. Красная армия неостановимо движется к Берлину. Это не только ее звездный час, но это и звездный час Эренбурга — его знает вся армия и весь тыл, ему ежедневно приходят десятки писем с фронта. Он первый публицист страны, более того, его заслуженная слава — мировая (газеты Америки, Англии, Франции вырывают друг у друга его статьи). Кому придет в голову, что все это уничтожит один росчерк вождя? А происходит именно так: Эренбург, обвиненный «Правдой» 14 апреля в разжигании ненависти к немецкому народу (еще вчера это были фашистские убийцы) отлучен от работы, отныне он персона нон грата. Удар настолько неожиданный (фронтовики засыпают его письмами и телеграммами недоумения: почему замолчал?), что Эренбург не может взять себя в руки и, как положено, признать свою «вину» и обещать, что исправит ошибку и будет служить верой и правдой, когда позволят. Трудно вмиг забыть, что он — Эренбург, которого знает весь мир, которого клянет в своих приказах Гитлер. Эренбург жалуется Сталину. Но жалуется на «шестерку» — зав. отделом пропаганды ЦК Г.Ф.Александрова (автора статьи в «Правде» «Товарищ Эренбург упрощает», написанной по приказу вождя). Жалуясь, он выражает свое недоумение и подчеркивает, что верит в справедливость Сталина. Ответа, разумеется, нет, хотя его письмо размножено и разослано по кругу членам Политбюро — чтоб были в курсе. На сей раз вождь не имел в виду Эренбурга ликвидировать физически (хотя спецдокладная Абакумова имелась). Это была акция, рассчитанная на немцев, чтоб легче сдавались в плен, хотя и с двойным дном — интеллигенции было показано, что защищенных заслугами у Сталина нет. Как только война закончилась, перо Эренбурга призвали снова — но, разумеется, без извинений; свою полезность ему следует доказывать работой.