Выбрать главу

— Назад! За скаты! — Турецкий ныряет в черное грохочущее нутро танка, а Лысенков приседает за башню рядом с Кленовым.

Воздух быстро накаляется, но все же наверху свежее, чем в машине. Теперь Кленов видит пушку, которую он раздавил, солдат. Иные ползают еще по окопу, видно, в беспамятстве. Одолеть невысокую стенку окопа и бруствер у них не хватает сил, и обмякшие тела сползают назад. Перед окопом, действительно, несколько бабачьих нор с кучами мела впереди.

Среди выгоревших плешин истолченной ногами и распаханной гусеницами пшеницы стоят синевато-черные обгоревшие танки, немецкие и наши. Солнце пригревает, и от танков тянет горелым железом, тряпьем и сладковато-приторным тленом трупов. Из люка немецкого Т-III висит офицер с обугленной спиной, длинные белокурые волосы колышет нагретый воздух, обвисшие руки почти достают до крыла. Второй, скрючившись и обхватив руками живот, сидит, прижавшись к переднему катку. Третий лежит у кормы танка, подтянув правую ногу под живот и раскинув руки. Смерть, видать, настигла его на ходу.

— Вчерашние, — кивнул Лысенков на трупы и танки. — Мы своих не всех вытащили, а они своих и не трогали.

Уцелевшие танки возвращаются на исходную. В балке у ручья, откуда начинали атаку, стоят кухни. Солдаты идут к ним по запаху.

— Когда ты, паразит, перестанешь кулешом давить! — горячится длинноногий тощий пехотинец, оглядываясь, где бы присесть. Худые ноги его в обмотках похожи на ходули.

— Ты чего ругаешься, земляк? — задел его локтем расторопный приземистый механик Лысенкова Шляхов, мигнул Кленову, чтобы тот шел с ним есть. Шляхов поздно вечером вернулся из разведки с обрывком цепи на буксирном крюке, чуть не угодил к немцам. Цель на крюке его танка так и болталась, как веревка на шее оборвавшейся собаки.

— Земляк? — недоверчиво обернулся длинноногий. — Я таких земляков…

— А откуда все-таки?.. Уральский?.. Так я тоже. Из какого села?

— Из того, что жизнь весела и петухов на три области слышно.

— Скалишься?..

— Не скалиться — со смертью в обнимку долго не прожить, — длинноногий уселся у самого ручья, указал глазами на место рядом. — Мы уже третий день бегаем на эту высоту. — Обжегся, выматерился, стал хлебать жидкую кашу.

— Наших тоже немало там. Сегодня еще четыре свечки поставили. Только покажешься из-за гребня, а они уж тут как тут, здрасте, — морща лоб, Шляхов подул в ложку, подставил под нее ломоть хлеба.

Кленов с интересом вглядывался в скуластое, в мелких следах оспы лицо соседа, в бугристые складки меж бровей, когда он дул в ложку.

— Через полчаса атака! — сообщил Турецкий, вернувшись откуда-то. Стал на колени у ручья, окунул голову в воду.

— Каши похлебайте, — позвал Шляхов.

— Потом, потом. Сейчас некогда уже. К машинам! Догрузите снаряды. Гранат побольше. Атака общая. Две бригады вместе.

В небе, налитом солнечным блеском, над балкой проплыла «рама».

— Ну теперь жди. Вот сука! — длинноногий выскребал из котелка, опасливо поглядывая в небо, где кружилась «рама».

У кухонь остановились Т-34 и две Т-70. Из командирского люка Т-34 выпрыгнул мешковатый, плотный инженер-капитан, командир ремонтной роты.

— Принимай подарок! Комбриг все три тебе приказал! — окликнул инженер Турецкого.

Турецкий опять сунул голову в ручей, отряхнулся по-собачьи, не вставая с карачек, через плечо покосился на прибывшие машины.

— Опять дубовой клепкой дыры заделываешь?

— Быстро надо, дорогой, быстро, — по-домашнему добрые в густой опушке ресниц глаза инженера дрожат ухмылкой. — И спасибо не скажешь?

Турецкий встал. Зернистые капли с волос скатывались за ворот, по смуглым щекам и подбородку — на шею.

— Один черт мало. Четыре гробанули. А день только начинается.

— Дураков и в церкви бьют.

— Ну ты! — устало огрызнулся Турецкий, подтянул ремень на животе. — Костя, бери «тридцатьчетверку». Пулеметы, пушка работают?

— Все в порядке, дорогой. Можешь бить фрицев.

Налетели «юнкерсы» и «Ме-109». «Ме-109», оказывается, тоже могут бомбить. Бомбы у них страшные. Рвутся метрах в пятнадцати-двадцати над землей и засыпают градом осколков. От них не спасают и щели. Часть «юнкерсов» ушла к Дону, и оттуда доходил тяжелый с перекатами грохот. После налета немцы пошли в атаку сами. Их танки в блескучем и подвижном зное показались на скатах кургана. Покачиваясь и как бы щупая перед собой пушками пространство, они медленно скатывались на мерцавшую полынью и зноем степь, приближались к балке, где, рассредоточившись, стояли танки Турецкого.