В трубке долго сопели, потом выматерились.
— Держись! Твой сосед слева сейчас у разъезда 564.
— Отходить не думаю. В открытой степи передавят, как клопов.
— Помочь ничем не могу. Одним словом — держись.
— Держусь, — отдал трубку телефонисту, грязным рукавом вытер грязное лицо. — Вызови батарею.
А танки немцев шли и шли. Какие успели уже догореть — чадили, какие только начинали гореть. По ним била артиллерия. Появилась даже наша авиация. Но остановить это движение, кажется, ничто уже не могло. Казанцев несколько раз оглядывался назад, туда, где у него стояли минометная рота и батарея, но за дымом и пылью ничего не видел. В начало боя он различал в общем грохоте свои пушки, но сейчас он их почему-то не слышал и пробовал связаться с батареей.
— Батарея не отвечает, товарищ капитан.
— А ты вызывай!
Батарея не отзывалась. Казанцев послал связного. Через полчаса боец прибежал назад и сообщил, что батареи нет, раздавлена танками.
— Живые там есть?
— Кажется, нет, товарищ капитан.
— Кажется! — Казанцев задохнулся, рванул солдата за грудки к себе, чувствуя, как закипает в нем тяжелая ярость. — А вот если тебя, кажется, забудут на поле боя. А-а? Бегом назад! Узнать точно и вывести из-под огня!
За полдень, когда расплавленный шар солнца с волжской половины неба перекинулся на донскую, немцы, опасаясь, видимо, удара во фланг, и тыл, усилили нажим на батальон Казанцева, пустили против него танки и до двух батальонов пехоты. Остатки батальона Казанцева отошли к разъезду 564 и там зацепились за насыпь железной дороги, а ночью батальон передвинули в сторону Котлубани.
Тревога на батарее ПТО Раича в это утро ничем не отличалась от тревог, какие довелось пережить солдату за долгие четырнадцать месяцев войны. Батарейцы шумно, даже весело оставили незаконченный завтрак и привычно и быстро заняли свои места у пушек. Никто из них и не подозревал, какая судьба их всех ожидает в этот день. Первый залп батареи явился для немцев неожиданностью. Один танк потерял гусеницу и завертелся на месте. Второй задымил вначале, потом взорвался. Башня отлетела метров на пятнадцать в сторону, и в горловину ударило освободившееся пламя. Танки, как подраненный зверь, который мигом оборачивается в сторону охотника, открыли бешеную стрельбу по новой цели. Двигались танки для удобства стрельбы в шахматном порядке. До десятка машин повернули на батарею. Раич приказал стрелять только фланговым орудиям. Но когда немцы, развернувшись в их сторону, подставили борта, ударили пушки и в центре и сразу же подбили еще две машины. Гитлеровцы, поняв свою ошибку, ударили по центру. Третье орудие выстрелило дважды. Наводчик суетился и оба раза промахнулся. Танк, шедший на него, тоже выстрелил два раза и тоже оба раза промахнулся. Теперь все решали секунды: кто первым успеет выстрелить в третий раз. Раич одним прыжком оказался у панорамы: «Подвинься, герой!» Пушка подпрыгнула — левая гусеница танка лопнула. Следующий выстрел пришелся в борт танка, и он задымил.
— Видишь как! — подмигнул наводчику, шлепнул ладонью по плечу: — Греми, Слава! Они тоже не железные — прыгают, как черт грешным телом по сковороде.
Танки отошли в ложбинку, перегруппировались, полезли снова. Батарея на фланге явно не нравилась. Моторы на подъеме из ложбинки натужно подвывали. От их воя и грохота нервно подрагивала земля, и эта дрожь невольно передавалась солдатам, которые прислушивались к этому вою, ждали появления танков.
— Товарищ лейтенант, нам их не достать! — крикнули от первого орудия.
— Выкатывай на прямую!
Подбежал сам, уперся плечом в щит. Задохнулся. Сердце пухло от ожидания, заполняло всю грудь. Рядом потные, искаженные лица расчета. Пушка застряла в песке. В напряженные спины и затылки стегал близкий гул моторов.
— Ну еще!..
— Ах мать твою!..
— Не жалей пупка! Навались!
Вырвали орудие из песка. Размытые ручьями пота лица заулыбались.
— Дает как, сволочь. А-а?
Над откосом ложбины показались землисто-серые башни. Покачиваясь на неровностях почвы, танки медленно выползали наверх, останавливались, навязывали огневую дуэль. Дуэль была явно невыгодной: сорокапятимиллиметровые снаряды ничего не могли сделать T-IV на таком расстоянии. Одно за другим вышли из строя два орудия, появились убитые и раненые и в других расчетах.
«Ну хоть чуток поближе!» — мысленно умолял немцев Раич. По мере приближения танков голубые глаза его холодели, суживались, немеющие пальцы скребли краску щита.
Один танк подобрался к правому орудию. Орудие молчало, и никого не видно было там. Окажись танк на позиции — конец всей батарее. Прыгая через воронки и пустые ящики, Раич бросился к орудию. Бежал и кричал: может, кто поднимется и заметит опасность. И на позиции поднялись. Окровавленный наводчик и заряжающий стали к орудию. Выстрел в упор, и танк, клюнув пушкой, завис на бруствере орудийного дворика. Остальные танки поняли это как сигнал, двинулись на батарею с трех сторон.