- Мы с Михаль напились недавно, - эта фраза сама вырвалась у меня изо рта. - Мы заблевали автобус и нас спас водитель.
- То же самое бы сделал.
- Не хочу умирать, - вдруг сказал я.
- Понимаю, - ответил он. – Знаешь, я бы мог тебе сейчас сказать, что это наш удел, рано или поздно каждый из нас умрет и, что на все воля божья. Уверен, тебя сполна напичкали ненужной инфой.
Я сразу вспомнил Веронику.
- По глазам вижу, - рассмеялся Грег. – Вот что Феликс. Ты пойми, что я не господь всемогущий, хотя на его месте мир бы прокачал иначе.
Теперь рассмеялся я, а Грег продолжил:
- Не буду говорить – борись, ты смелый, крутой и сильный и все у тебя будет классно, потому что каждый день мы возносим хвалы небесам и так далее. Но, ты это и так сам знаешь. Единственное, посоветую не думать о болезни как о каком-то грехе или испытании, даже хуже, наказании, сосредоточь мысли на чем-нибудь меньшем. Например, - он почесал затылок. - Кариес. Маленькая черная дырка на зубе, когда есть – не сильно мешает, когда нет – еще лучше.
Вот так два человека на одну и ту же тему говорят совершенно по-разному, кто-то уверяет, что это испытание, а другой твердит о кариесе.
- А если дырка заболит? – спросил я и отломил кусок хлеба, который потом бросил в пруд, метко угодив по макушке одного селезня.
- Всегда можно запломбировать…
- А если пломба выскочит?
- Значит, запломбируем еще, на этот раз лучше. Нечего смеяться, между прочим, очень хорошая практика. Индийская…
- Правда? И как называется?
- Наименьшее зло, - процедил Грег и допив чай, выбросил стаканчик в мусорное ведро.
- А кто его придумал?
- Я, только что.
А потом Психолог делился школьными историями, рассказывал кучу разных небылиц о моем бывшем классе - последний год обучения я не застал. И этот вечер был лучшим вечером в моей жизни.
Про ночь
На протяжении всей ночи мне было плохо. Не может так из-за кариеса, ну не может просто. Я лежал, прикованный к кровати и ждал, когда все это прекратиться. Когда, наконец, организм, сдастся и перестанет хоть как-то реагировать на боль, закончит меня мучить.
Кости. Такое ощущение, что побили изнутри. Меня ни разу не били, обычно это был я. В школе, дрался за жизненные утверждения, за факты, за расу, за все. Теперь пришло время получить по заслугам.
Про зависть
Трой соскользнул с дерева и сломал руку. Первым к кому он прибежал плакаться был я. Растрогало.
И сейчас, сидя в уже привычной для меня больничной обстановке я волнуюсь за него. Ожидаю вместе с отцом, когда брату наложат гипс, пока мама находится с ним. Внутри всего колотит и не из-за болезни, по другой причине. Это страх, что оставлю братишку одного.
В коридоре душно. Туда-сюда, шмыгая белыми тапочками по ламинированному полу, бегает взбалмошная медсестра. Блуждающий взгляд ребенка с переломом пальца останавливается на мне. Шум приглушается. Но я вижу только медсестру и мальчика. Весь мир, как будто застыл в ожидании большого взрыва, мирового коллапса, столкновения с другой планетой. Живы: только медсестра, не теряющая смысла в работе и ребенок с гипсом, немного пожелтевшим, скорее всего сегодня будут снимать.
Моргаю. Все возвращается на свои места. Трой уже стоит напротив и улыбается, показывая загипсованную руку.
- Круто, правда? Я как Росомаха. Распишешься на руке?
Меня сносит. Так сильно, что я обнимаю брата и прижимаю к себе. Чувствую себя какой-то наседкой, квокающей над своим цыпленком.
- Эй, Феликс, ты чего? – отпирается он, покрываясь румянцем смущения.
А мне плевать, смотрит кто или нет. Пусть завидуют! У меня есть брат, у меня есть еще один пункт в списке: «Хочу, чтобы Трой был сильным».
П У С Т Ь З А В И Д У Ю Т. Я не потерян для жизни, не до конца. И напишу это черным маркером по стене. На всю стену, жирно размазано!
Внутри все горит от злости и счастья. Смешанные чувства. Я вообще наблюдаю за собой какие-то перемены. В зеркале вроде бы мое отражение, но ощущаю себя другим.
Ноябрь подошел к концу.
Четыре месяца и их не продлить.
Про поступок
- Я напишу, Трой – дурак.
Заглядываю в глаза брата и с насмешкой замечаю, как меняется его лицо.
- Ну не на-а-адо, - скулит он и вырывается. Его правая рука свободна, должно быть удобнее, но нет, Трой левша.
Мы в ожидании первого снега. Для меня он – последний.
Последний.
Я узнал о своих шести месяцах совершенно случайно. Подслушанный разговор отца и матери. Ее, материнские, слезы и сдержанные вздохи отца породили во мне ненависть и неверие в них. Прикинулся, что не расслышал, а на самом деле фраза царапнула сердце. Переходили с Троем дорогу. У него был День Рождения, а я со своими мыслями ничего вокруг не вижу и не слышу. С головой углубляюсь в пространство от октября до… а может семь? Восемь? На девяти – кровь из носа
Хотя, глупо это. Будто я не догадывался, что умру и мне вдруг открыли тайну. С другой стороны, надежда была, она есть до сих пор. Врачи уверяли, что все может обойтись и без вмешательства операции. Я начал проходить курс химиотерапии… в том-то и дело, что только начал, а выяснилось, что уже не успел. Промедление нескольких дней и остается считать дни до полного конца.
«Крутой Перец» - вывожу маркером.
Брат восторженно улыбается. Когда он придет в школу, все завистью подавятся. Поступок достойный мужика – сломать руку и придти учиться в гипсе. Будь он постарше, все телки были б его.
Совершал ли я достойные поступки? Не знаю. Может быть, когда забил мяч в ворота на последних секундах до окончания школьного матча – спас команду.
Хотя нет. Спасение команды не особо-то и достойный поступок, это была просто игра, где и не нужно было особых усердий, так как команда соперников была не сильная. Тем не менее, мы вели равный счет и как это зачастую бывает в фильмах, последняя минута, чтобы объявить дружескую ничью и мой гол расставляет все точки над и. Но, я ни разу никому не спасал жизнь. Не снимал котят с деревьев.
Было такое, когда пригрозил мальчишкам, обижавшим Троя, он в тот день дико хвастался, какой у него крутой брат. Только Трой не учел, что у его обидчиков тоже были братья, но мы с Томом и Куртом их вынесли как щенков.
Если уж говорить о поступках, то, например, съесть десять чизбургеров в Макдональдсе, а потом тошнить ими в туалете того же Макдональдса за поступок не считается? Не…
Или когда я…
Вот, теперь и не вспомнишь. Я не совершал достойных поступков. Что ж, хотя бы признаюсь с достоинством.
Про кресло
Встречи в этих «кружках солидарности», как я теперь их называю, настолько непредсказуемы, что боишься, иной раз зайти в просторную комнату и увидеть пустующее кресло, где когда-то сидел близкий или знакомый человек. На его место обязательно сядет кто-нибудь другой, и понимаешь, что так должно быть. Естественный отбор начался, люди меняются, а кресло существует гораздо дольше человека. И за это время, все настолько уже привыкли, что например, у окна справа, восседала тридцати восьми летняя Агата с раком груди, а теперь синева тканевой обивки мебели, еще раз напоминает о неизбежности.
Сегодня не пришел парень с кепкой «I love NY». На его привычном месте нет черной ленточки – символом смерти. Но, что-то подсказывает, что его я больше никогда не увижу. Никто не говорит, умер, не принято. Он, покинул нас, отошел, поднялся или просто устал. Но, тем не менее, все, сидящие тут знают, что жизнь продолжается.
И разговоры о простом счастливо-прожитом дне никто не отменял.
Например, Рэйчел с раком глазного яблока, под общий смех делится своими записями в дневнике, который она писала в десятилетнем возрасте:
- Привет дорогой дневник. Сегодня хороший день. Мама купила мне набор карандашей и красок. Я ей пообещала, что буду учиться рисовать. На самом деле, я поняла, что мама давно не делала мне никаких подарков. Привет дорого дневник, сегодня Сэнди сказала, что я толстая, хотя сама она весит килограмм сто, наверное. Привет дорогой Дневник. Только что посмотрела Крепкий Орешек. Люблю Тома Круза, он классный, когда вырасту, обязательно выйду за него замуж. Привет дорогой дневник…