Моя квартира, куда я недавно вместе с родственниками путем нескольких сложных обменов въехал, после этого стала отдельной, но рядом с ее дверью тоже сохранилась гирлянда звонков, накопленная, видимо, не за одно десятилетие и не только моими предшественниками, но я по какому-то безотчетному желанию не стал их сдирать, а может быть, все дело было как раз в них.
Этот дом был выдержан в стиле «модерн» только с моего фасада, самого короткого, имевшего только подворотню с двумя каменными тумбами, да мой собственный подъезд с сохранившимися над ним затейливыми кронштейнами от бывшего там прежде навеса; с другой стороны этот дом (треугольный в окончательном его плане) выходил на узкую набережную канала, огражденную чугунной решеткой, и оттуда выглядел аккуратным трехэтажным особняком позднего ампира с лепными гирляндами под окнами и триглифами по верхнему карнизу, стоял на высоком цоколе из пудожского камня, так что устроенная в нем пирожковая, просторная и отделанная по тем же понятиям, когда ее здесь устраивали, дорого и элегантно (то есть виниловая кожа, алюминий, пластик), помещалась в бельэтаже; третьей своей стороной он выходил на улицу, которая пересекалась с моим переулком и продолжалась дальше.
Но я, в общем-то, повторяю, имел в виду не дом, а квартиру, попадать в которую привык не сразу, — я вообще не очень хорошо ориентируюсь в пространстве. Я уже говорил, что если бы я знал здесь все, как любой из старожилов, я бы не путался каждый раз и в свою квартиру давно уже попадал бы машинально. С одной стороны, было, казалось бы, все в порядке: квартира, как и любая другая, и даже очень хорошая, по нашим, естественно, понятиям, то есть большая, пятикомнатная — это на шесть-то человек! — но когда сюда вторгаются еще две квартиры, в некотором роде, слева и справа, и почему «в некотором роде», это потому, что я довольно ясно представляю себе, как оно должно быть, я имею некоторый опыт этих блужданий. Во-первых, как это бывает в бесконечных гостиничных коридорах... да, именно этот коридор, то двигался себе прямо, как и должно быть, то спускался вниз на пару ступенек — это я условно говорю «на пару ступенек», потому что никаких ступенек там не было — просто пологий скат вниз и через пятнадцать-двадцать шагов такой же подъем, — и в этих местах кое-где иногда встречалось что-то вроде рекреаций, скорей, прихожих, потому что отсюда обычно шло по нескольку комнат; некоторые из них были отделены от рекреаций одними только проемами во всю свою ширину, но жили эти комнаты вполне обычной жизнью, только нараспашку. Иногда какие-то мужчины в майках и полосатых пижамных брюках чинили в этих рекреациях какие-то бытовые приборы или, что было мне уж совсем непонятно, кололи щепки на лучину прямо на кафельном полу, и так уже сильно выщербленном, да он был и не везде кафельный, а только здесь, в рекреациях, в возвышенных же частях коридора он был покрыт потертой ковровой дорожкой, под которой, вероятно, был цементным. Не знаю, зачем эти мужчины кололи здесь щепки — отопление дома питалось от теплоцентрали, и электричество здесь тоже было, так что эти действия казались мне, скорей, каким-то атавизмом, но эти люди, преимущественно мужчины за пятьдесят, невысокие, но коренастые и плотные, седые, с короткими спортивными стрижками, видимо, чувствовали себя здесь уверенно и привычно, то есть это даже не совсем точно сказано — они, очевидно, были здесь старожилами, знали здесь каждый закоулок, и даже в тех комнатах, отделенных от прихожей лишь проемом, вернее соединенных этим проемом с ней, чувствовался налаженный человеческий, в некоторых случаях и семейный быт: какой-нибудь темный дубовый стол, какие любили делать в пятидесятые годы, часто покрытый белой или плюшевой скатертью; книжный шкаф с подписными изданиями; иногда пианино с бюстом Вагнера из глазированного фарфора на нем; топчан, застеленный свисающим со стены восточным ковром, а на ковре охотничье ружье или два, крест-накрест, да еще там же бывали охотничья сумка или патронтаж. То, что эти отцы семейства кололи здесь лучину, было, пожалуй, даже не атавизмом, а ритуалом, говорило о какой-то определенной устроенности их быта и стойкости привычек, как это бываю на Юге, где люди (во всяком случае, в мое время) привыкли жить открыто, именно нараспашку, практически не в квартирах или комнатах, а в окруженных верандами дворах, где все знают друг друга, и жен, и детей друг друга, и делают все на людях, и даже случайно забредший по ошибке или спросить дорогу прохожий не вызовет ни тревоги, ни особенного интереса.